Часть первая. Встречать…
Нарезали огурцы, помидоры, поставили жареную картошку, прямо в сковородке, добавили перья зеленого лука. Сели – поели. Вышли – присели. На крыльце, потом в доме. Посмотрели в окно, отец и сын, молча, синхронно.
Сын приехал, – эт, значит, подъем до зари, и три километра по росе, на рыбалку.
Закурили. Сын – свои сигареты, отец – свои.
Вот он глубоко затянулся, выдохнул дым, отвел голову в сторону, будто искал подтверждения чего-то, и, наконец, сказал:
– Я все не пойму, как ты мог?
– А?! – отца будто с места сдернуло.
Знал вопрос, долго ждал.
– Как ты мог? – затушил окурок. – Как мог ее потерять?
– Сынок. Не надо так…
– Столько лет вместе… И так сразу все обрушить.
– Сынок…
– Не позвонить, не сообщить? Ты ничего не делал. Сидишь спокойно, – грызешь огурец.
Бросил огурец на стол. Помолчали.
– Вот так! – сын отшвырнул кружку, шагнул к дверям, на крыльцо, в калитку, к лесу.
Пошел широким шагом, не разбирая дороги.
Вернулся.
– Говоришь про урожай огурцов. Какой урожай, когда ты потерял жену?
– Сын, остановись. Прошу тебя.
– Сидишь тут. Молчишь. А что ты сделал, чтобы спасти ее?
– …
– Молчать только умеешь.
– ….
– Вот знаешь, хотел тебе высказать – не знал, как… Помню, мать говорила, что ты тюфяк…, а я обижался на нее. Думал, как же, отец же.
– Да, как-то так. Ну, она шутя.
– Как тебя отцом называть? Это не вопрос. Не отвечай.
– Да-да, конечно.
– Я не приеду.
– Работа…, конечно.
– Нет, ты не понял. Я никогда не приеду. Меня не ищи.
Садилась ночь.
Она убаюкала и дом, и сад, и калитку, что закрылась за сыном, и тропинку за домом, – ту, что по росе три километра до реки. Все притихло. Все заснуло.
Он не спал. Растерял где-то ответы, все ответы с того самого дня.
А что ответишь?
– Не звони о болезни, – ее голос.
– Хорошо, конечно, только не волнуйся, – мой голос.
– Не говори о больницах, химии и этом дерьме, мне так спокойнее, – ее голос.
– Ну, само собой, ничего не скажу.
Переживала, чтобы сын не увидел ее дома такой, хотя на последней стадии уже выписали, чтобы дома…
Он не спал, – пошел готовиться к рыбалке. Все подготовить на двоих, так спокойнее.
Достал сапоги, снял с них паутину, плащ достал, – сыновний попался, положил на лавку, полез за своим, с черными полосками от велосипедных скатов. Проверил удочки, – на одной крючок заржавел, надо сменить, – банка справа, на верхней полке. Пошел собаку приструнить, чтобы лаем не заливалась, хотя, нет, лучше отвязать, позвать с собой, на тропу, ту, что по росе три километра до реки.
Скоро утро.
Сын в детстве как-то спросил:
– Пап, как мне нарисовать восход солнца, когда я сплю?
– Тебя удручает отсутствие пейзажа днем? – спрашиваю своего юного художника. – Утром такое освещение. Значит, надо вставать, как на рыбалку. «Познай, где свет, – поймешь, где тьма». Вечером никаких фильмов, книжка и на «боковую». Ну в крайнем случае можно посидеть за телескопом, пока не увидишь звезд, и со спокойной совестью уходишь спать. Нет – нет! Ты не отворачивайся.
– Пап, я не это хотел спросить. Я никогда не научусь рисовать. У меня нет таланта, – зачем ты меня обманываешь.
– А знаешь, проведи эксперимент – убеди себя, что ты художник и сейчас напишешь картину, маслом, как когда – то, в XIX веке, Федотов, он нигде этому не учился. Ты накинул на плечо ремень этюдника и, ощущая его приятную тяжесть, что растекается теплом по спине, идешь на пленэр… Даже не идешь. Ноги сами несут – они знают куда. Ты ловишь новый облик деревьев, переливы играющего солнца, шорох теней – делаешь набросок – стираешь лишние линии. «Сотри случайные черты – И ты увидишь: мир прекрасен».
