Санчо-Пансо для Дон-Кихота Полярного - Анна Ткач

Санчо-Пансо для Дон-Кихота Полярного

Автор

Страниц

350

Год

2021

Эта повесть повествует о неповторимой Анне Васильевне и ее высказывании, которое имело потенциально огромные последствия. Она уверена, что если бы Анна Васильевна поговорила с Колчаком, он бы присоединился к Красной армии. Подобные слова, конечно, не могли пройти незамеченными, и быстро дошли до соответствующих инстанций. Анна Васильевна, женщина, находившаяся в лагере за то, что она была любовницей врага Советской власти, была подвергнута строгому наказанию. Но что, если бы они действительно поговорили? Что, если это произошло на самом деле?

Именно такое событие произошло утром седьмого февраля 1920 года, когда чекист по имени Самуил Чудновский ответил на прямой вопрос Тимирёвой о том, расстреляли ли Колчака. Он не стал скрывать и сказал правду: "Его увезли! Честное слово коммуниста!" Но кто же был этот загадочный враг? Каким был человек, который так нарушил красные строк? Интересно, каким образом мы можем узнать о нем чуть больше?

Давайте взглянем на его личную жизнь. Александр Васильевич Колчак, командующий русскими силами в Гражданской войне, был не только боевым адмиралом, но и простым человеком. Увидев его в домашних тапочках на босу ногу и в халате, мы можем увидеть его интимную сторону, его предпочтения в одежде. Такой модный халат, с витыми шнурами и кисточками, был именно по его вкусу – он обожал красивые вещи.

Но давайте обратимся к самим словам Александра Васильевича. Именно он и те, кто были ему близки, знали его настоящие мысли и чувства. Эти слова, эти знания были ценными свидетельствами о его сущности.

История не изобретает много вымышленных лиц, но стихи современного барда Андрея Земскова добавляют ей глубину и эмоциональность. Под его песни мы можем услышать, что они говорят мне, Александру Васильевичу, Анне Васильевне и Самуилу Гедальевичу. Эти стихи придают нашей повести дополнительную гармонию и смысл.

Читать бесплатно онлайн Санчо-Пансо для Дон-Кихота Полярного - Анна Ткач

© Анна Ткач, 2016

Пролог. Сказка о Драконе

Белый снежный пожар ночной сине-чёрной кровищей сочился. Спустя время багровыми струпьями брался на утренях. Сусальным обманчивым золотом в зеленоватый отлив откупиться пытался днём…

Веры обману не было. Как и уступы изнеможению. Голосили дыхания надорванными гармонями, кашли бухали колунами или трещали как позабытый подарочный коленкор, слюна из натужно раззявленных ртов обмерзала второй бородою. Жеребячьей поповской породе не выдумать сказки подобной: толпа Егориев, и все на поганого змия, на чудо-юдо морское-заморское, на разорителя, на погубителя, так ему распротак, пришлецу носоклювому! Не по иконному, известно. Ни кольчуги на богатырях, ни шлема, ни красных сапожек с зазвонистыми точеными каблуками, ни плаща княжеского багряного, не обессудьте уж. Пимы латаные да шубейки обтерханнные. Залоснившиеся от небережной и длительной носки без переменки, прожженные у торопливых, подчас и без охотницкой нодьи-сугревки, бестолковых, словом одним, костров.

И заместо копья чудотворного – только правда святая в душе. О хорошей жизни правда… Она, она лишь, правда весенняя, красное солнышко, подсобила змия лютого скрасть, подсобила капкан на змеиную душу насторожить, благословила на тяжкий труд. Валили Егории в латаных пимах окольчуженные инеем лесины на тропу змеиную три дня и три ночи, как сказочным коном положено, подсекали тропу рытвинами, тревожа взрывными дымами и гулами цепеневшую от морозов таежную крепь. Падали от надсада, кропя снега брусничинами носовых кровей и земляникою – от прокушенных губ.

И поднимались, согретые красною правдою, о которой так хорошо и прекрасно говорил им старший над ними, змиеборцами, товарищ Буров.

А вот змий морской подлинно был Горинычем огнедышащим!

Когда выволок он бронированное своё длинное тулово из отлогого поворота чугунной тропы-дороги в две колеи, когда колесами-лапами красными заскрипел, затоптался и пар пустил между лап, когда рёв его из хобота-трубы искрами полетел в снегопадно нахмуренные небеса, а длинношейные орудийные головы на железных плечах повернулись, принюхиваясь и готовясь извергнуть пламя – захолонуло в грудях у многих Егориев. Глаза сквозь слезную жгучую муть припаялись к Егорию-старшему, бестрепетно направившему свой шаг на драконью железную голову. Вот поставил товарищ Буров ногу на змеиную жабру-ступеньку. Приподнялся и подтянул вторую.

Вот исчез, как проглоченный змеем…

Томительно щёлкали минуты.

Перегорало дыхание в глотках.

И лишь когда перевёл свой смердячий дух, разобиженно заплевался паром заморский змий, просморкнула толпа Егориев густую и липкую изморозь в носах и втянула игольчатый воздух: изник на змеиных жабрах сильный красною правдой невредимый товарищ Буров и отвесил затрещину победительную паровозной двери-щеке, отозвавшейся дребезжащим скулением:

– Поднимайтесь на эшелон, товарищи! Сердце ищите змеиное! Вырвем сердце у контрреволюции!

– Вырвем сердце! – в ответ раздалось.

И железную ледяную бронь затопило горячее и живое. Жадно обзыркав панели и занавески с ламбрекенами, ощупав диванный плюш, припечатав крепкими словесами всю эту баскоту в сердцах, растревожило живое хлипенькую под броней начинку. Начинка в зеленой чужой одёвке глядела на Егориев смятенно между груд натащенного добра, отмякивалась по своему, пытаясь умаслить. От сладких читинских папирос и незабористой сливовицы партизаны не отказывались. Но и не мягчели, и ширился рокочущий гул: