Величие. Книга 4

Возвращение армии в столицу прошло как нельзя более торжественно. Праздничные ленты протянули не только на центральных проспектах, но и на улочках поменьше, яркие декоративные орнаменты и картинки красовались в витринах магазинов и в сумраке таверн. Осень в этом году выдалась на редкость сухая, багряная, и первые морозы сразу прихватили её инеем, разукрашивая ещё не успевшую облететь листву серебряной вышивкой. Но даже если бы всех этих приготовлений не было, а погода испортилась, ничто не умалило бы ликования горожан. Пока полки́ маршировали по улицам столицы, жители усыпали их дорогу цветами и дарили возвратившимся защитникам ароматный хлеб. Слезам, долгожданным воссоединениям и словам любви не было конца.

Но главное внимание, безусловно, приковывали к себе восседающий на белом коне император и шествующая рядом с ним на серебристом волке эльфийка. Одетая в парадный полудоспех, с тяжёлым копьём наперевес, которым она периодически воинственно потрясала, Орсинь соперничала со священным ореолом Аурелия, одетого в пурпурные с золотом ткани. Если бы какой-нибудь поэт пожелал описать богов войны с властным пронзительным взором, горделивой осанкой и величественностью жестов, он не нашёл бы воплощения лучше, чем эти двое.

В каждом самодельном лозунге, нарисованном на куске ткани и маячившем среди приветствующей толпы, в каждой газетной будке Орсинь видела собственное имя наряду с портретом Аурелия. Кэрел позаботился о том, чтобы сказания о её подвигах захватили воображение горожан. Красочные очерки живописали каждый шаг эльфийки, делая её для обывателей ближе, чем в те времена, когда она ходила рядом с ними по одним и тем же улицам. Поблёкли предрассудки, стёрлось из памяти былое недоверие. Теперь народ восхвалял Белую Ведьму – Белую Волчицу, как здесь её прозвали, – ставшую новым символом северной страны.

Рискнувшая жизнью ради победы, она, как и некогда норды, оказалась на краю гибели, но восстала, чтобы обрести ещё больше славы. И если император был солнцем, озаряющим империю, то Волчица – прямым её воплощением. Никогда Орсинь ещё не вкушала столь пламенного преклонения, никогда ещё мурашки, бегающие по её коже, не были столь сладостны. Однако восторг отнюдь не затмевал разума, наполняя эльфийку чем-то сродни хладнокровному удовлетворению: пусть на ближайшие недели симпатии простых горожан всецело принадлежали ей, праздновать окончательную победу по-прежнему было преждевременно.

Орсинь взглянула на Аурелия, и тот кивнул: они находились на центральной площади перед дворцом. Пара кавалерийских полков торжественно выстроилась по левую и правую стороны от императора. Все дома и деревья вокруг были облеплены внимающим народом, а ближайшую половину площади заняла разодетая в пух и прах знать.

– Друзья! Я обращаюсь к вам именно так, ибо мы объединены кровью, – начал речь Аурелий. – Эта война была для нас трагичной, внезапной и тяжёлой. Мы многое потеряли, но многое и обрели: веру в справедливость, единство, любовь к ближнему. Я первый познал её и желаю теперь, как и вы, вернуться к мирной жизни, чтобы положить все силы ради нашего благополучия…

Он не заучивал текст наизусть, мысль лилась спонтанно. И так хорошо, так искренне у императора это получалось, что воцарилась редкостная тишина, и голос его доносился до самых дальних ответвлений улиц.