Хроники острова Ноубл. Изгои

«Утверждать, что этот маленький островок хранит клад стоимостью более трёх миллионов фунтов, укрытый на жалком клочке суши среди кустарников и пальм…

– Вы в этом уверены? – спросил я.

– Так же, как в том, что курю сейчас трубку».

Ч. Нордхофф, Д. Н. Холл.

Волшебные земли южных морей

Океан безбрежен. Он не имеет ни начала, ни конца. Берега – это удел континентов и островов, которые, едва поднявшись над поверхностью Океана, пытаются сохранить свою целостность, как и само своё существование, в пределах отведённого Океаном пространства.

Океан же живёт по иным законам.

Люди пытаются изучать их – выдвигают гипотезы, строят графики, пишут диссертации. Но лишь до той поры, пока это им позволяет Океан, который в одну ночь способен превратить все их, казалось бы, стройные и логичные теории в пустые и необоснованные домыслы…

Потому что Океан – это не просто толща воды на поверхности планеты, бесконечная водная гладь и непостижимая глубина пучин. Океан – это матрица мироздания, на которую, как на карту, нанесены континенты и острова… страны и города… люди и их судьбы…

Человечество не в силах постичь законы Океана.

Потому что не законы управляют Океаном – но Он управляет законами…

Белые хлопья облаков тонут в глубине голубого неба. Они кажутся совершенно неподвижными, как кажется неподвижным океан, на поверхности которого не найти ориентира, способного привлечь взгляд… как кажется неподвижным само время, течение которого не ощущаешь в полной темноте. Как и сама наша планета, которая с огромной скоростью мчится в пространстве, кажется нам неподвижной, прочной, надёжной…

Но ни облака, ни океан, ни время никогда не остаются на месте. Им неведомо состояние покоя – то благостное ощущение безмятежности, неподвижности и умиротворения, к которому так стремится каждый из нас…

Так океан и время уносят кажущуюся неподвижной лодку в самый дальний уголок своих необъятных владений, подальше от проторённых караванных путей, от любопытных глаз и назойливого внимания… так ребёнок несёт любимую игрушку в укромное место, чтобы без помех, не боясь быть застигнутым врасплох, насладиться понятною лишь ему одному игрою…

Белые хлопья облаков на фоне синего неба отражаются в радужках широко открытых голубых глаз лежащего на дне лодки парня. Он, как и лодка, кажется неподвижным, лишь покоящаяся на скамье для гребцов голова изредка покачивается в такт набегающей лёгкой волне.

Мамин голос, растягивая слова, будто во сне, зовёт сына:

– Э-эдва-ард!.. до-мо-ой!.. обед стынет…

Тишина…

Вот опять:

– Э-эдва-ард!.. Ты компот будешь?..

И снова тихо…

– Иду-у, мама! – кричит он.

Нет, не он. Это кричит мальчик, которым он был лет двадцать назад… или, может, тридцать? Или целую вечность…

Время нельзя измерить, когда нет ориентиров…

Вначале он пытался вести счёт дням – вырезал перочинным ножом на борту лодки крестики. Сначала просто палочки, а когда их счёт дошёл до десяти, стал добавлять ещё палочку поперёк. Но потом бросил…

К чему это, если время всё равно бесконечно?

Или неподвижно?..

Измождённое, словно обтянутое чужой кожей, лицо парня покрыто короткой рыжей щетиной, которая кажется жёсткой, как щётка. Рот приоткрыт, губы потрескались от жажды. Спутанные, тонкие, как у всех блондинов, соломенного цвета волосы шевелит едва уловимый бриз.