Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»

Научно-популярное электронное издание

3-е изд., испр. и доп.

© Сергей Солоух, 2019

© «Время», 2019

Моим полковым товарищам Ярославу Шераку (Jaroslav Šerák) и Йомару Хонси (Jomar Hønsi)

Cовершенно невообразимый, невозможный и невероятный чех Ярослав Гашек (Jaroslav Matěj František Hašek, 30 апреля 1883 – 3 января 1923) всю свою жизнь хотел стать русским. Он видел себя в мечтах Максимом Горьким западных славян. Об этом оставила воспоминания первая жена будущего автора «Швейка» Ярмила Майерова. Об этом пишет и друг Гашека, товарищ по юношескому бродяжничеству, соавтор первой совместной книги – сборника стихов – Ладислав Гаек. Двадцатилетний Гашек не просто хотел выглядеть как волжский писатель и его босяки, он жаждал жить именно так, как эти, им воображаемые, литературные русские люди. Настаивал «будем как русские».

Его мечта сбылась. Сын Йозефа и Катержины Хашковых на середине своего сложного и запутанного жизненного пути стал Ярославом Романовичем Гашеком, большевиком и комиссаром. Женатым на большой и белой русской пролетарке с именем Шура. Шура Львова. Александра. Он был счастлив в нашей стране. Особенно в ее большой, лесистой и речной части – Сибири. И это, несомненно, потому что только одно – завидное и бесконечно душевное спокойствие – может в одночасье сделать чудо. Превратить неисправимого и безнадежного, казалось всем, пьянчужку в зануднейшего трезвенника, капли не бравшего в рот долгие три года. И дальше, возможно, так бы и шло, катилось по нарастающей: еще три года, и еще, до самого обычного советского конца для счастливого комиссара из западных славян – в подвале московской или иркутской чрезвычайки. Но не вышло. Не позволил Коминтерн. Командировал, направил, мобилизовал – и вот зимою 1921-го Гашек снова превратился в Ярду – сына Йозефа и Катержины, Ярослава Хашка. Опять стал чехом. Увы. А впрочем, как уж водится, именно эта личная, простая человеческая драма, катастрофа (katastrofa) и обогатила не только мировую, но и чешскую литературу. Подарила нам книгу – роман «Похождения бравого солдата Швейка», написанный на чешском языке невероятным, невообразимым, невозможным человеком, который до самых последних дней своей жизни ходил в привезенных из России валенках. Все-таки «был» хоть в чем-то, хоть в самой мелочи, но до самого конца «как русский».

И тем не менее едва ли Ярослав Гашек, навеки разлученный коммунизмом с большой страной лесов, полей и рек, мог себе представить, умирая под горкой в Липницах, в том месте, где Богемия перетекает в Моравию и обратно, что уже не его самого, смертного, но его собственное бессмертное продолжение – книгу – ждет, все-таки ждет несомненная и стопроцентная натурализация в стране его мечты. В России. В Советском Союзе. Полная и абсолютная русификация. А между тем случилось именно это. Сотрудник советского полпредства в Праге, филолог и друг филолога Петр Григорьевич Богатырев вновь поменял местами Европу с Азией. Освободив текст от всего национального и специфического, непонятного и неприятного, сделал роман о западных славянах своим, родным там, где и мечталось автору оригинала. На родине картинных босяков и их высокогонорарного создателя Максима Горького.

Подвиг, совершенный Петром Григорьевичем Богатыревым, чудесен и трогателен и сравним ну разве только с аналогичным рукотворным чудом мастеров Звездочкина и Малютина, сумевших переработать японских буддийских кукол Дхарма в исконное «наше все» – русскую матрешку. Остается только поклониться. Но не согласиться. Потому что нет в этом невероятном, невообразимом, невозможном превращении чешской книги в русскую исторической справедливости. Все-таки человек, всю жизнь подписывавшийся «Митя» (Míťa), постольку, поскольку считал это имя сокращением от Михаила (Michaila), как у М. А. Бакунина – второго русского кумира тревожной юности, – был и оставался самим собой. Чехом. Настоящим, подлинным. И роман его – не русский, а чешский, в высшей, самой последней степени. По духу и по фактуре. Хотя и полон чудесных русизмов вроде словосочетания «горизонтальная радость».