Записки для Пелле

Marlies Slegers

Briefjes voor Pelle

© 2020 by Marlies Slegers

© И. Лейченко, перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ТОО «Издательство «Фолиант», 2023

Посвящается Майклу, Фредерик и Филипу

Смерть – не противоположность жизни, а её часть[1].

Харуки Мураками. Норвежский лес

Вы получаете то же, что и все остальные…

Целую жизнь[2].

Нил Гейман. Песочный человек. Прелюдии и ноктюрны

Вот первые слова, которые написал мне мой мёртвый отец. Записка под номером 1.

Люди умирают, и папа не исключение. Он ушёл из жизни год назад.

Некоторые гибнут в автомобильных авариях. Другие – даже не успев родиться. А кто-то – таких, правда, немного, – отходят в мир иной, прожив целый век. Недавно в Бразилии нашёлся человек, которому исполнился сто тридцать один год (и он был ещё жив)! Одни умирают от голода, другие – от обжорства. Имена некоторых покойников у всех на устах. О них пишут в газетах, говорят по телевизору. Известия об их смерти разносятся по всему миру. Часто это поп-звезды, президенты или какие-то героические личности. Вроде Нельсона Манделы. Но иногда и обычные люди, как те, кто находился в нью-йоркских небоскрёбах, когда в них врезался самолёт. Или пассажиры, летевшие в отпуск и ставшие жертвами авиакатастрофы или теракта. Кого-то сражает микроскопический вирус, а кого-то – гигантский зверь вроде разбушевавшегося носорога. Порой людей убивают акулы. Очень многие умирают от комариных укусов. Странно: все так боятся акул, а комары, выходит, куда опасней. От них гибнет больше людей, чем от рук террористов. А иногда люди умирают, просто работая в саду или гуляя по пляжу. Кого-то, как, например, моего папу, убивает болезнь. Мама говорит, смерть – самое обычное дело, и бояться её нечего. А я и не боюсь, просто она меня бесит, потому что сильно портит жизнь.

Я перевернул бумажку и решил проверить её на просвет в надежде найти что-нибудь, кроме слов «Привет, Пелле!» и цифры 1 на обороте. Может, папа добавил что-то невидимыми чернилами? Тогда, если приложить записку к окну, должны проявиться бледные буквы. Но нет, так тоже ничего.

В коробке, что сейчас стояла у меня на кровати, был целый ворох пронумерованных записок и маленьких свёртков. Что это за коробка, я вспомнил, как только мама мне её вручила. В ней лежали последние ботинки, которые купил папа, – кожаные, коричневые. (Теперь они, едва ношеные, пылились в обувном шкафу.) В машине по дороге домой я держал эту коробку на коленях. То был наш с папой последний поход по магазинам.

– Ну как? – Он прошёлся в них туда-сюда.

Мама лишь кивнула в ответ. Продавщица нагнулась пощупать, не тесно ли в носке.

– Пошевелите пальцами. Великоваты, особенно в ширину, – сказала она. – Это точно ваш размер?

– Точно, – уверенно ответил папа. – С шестнадцати лет. Они вполне удобные. Беру.

«Интересно, – подумал я тогда, – через четыре года мои ноги тоже перестанут расти? Было бы хорошо – они уже до смешного громадные».

– По-моему, у некоторых марок все модели слегка велики, – пожав плечами, заметила мама.

Я знал: дело не в этом. А в том, что папа потихоньку таял и отказывался это признавать. Его становилось всё меньше и меньше. Я не очень понимал, куда он девается. Он неудержимо худел. Это было заметно, к примеру, по его руке. Обручальное кольцо переехало с безымянного пальца на средний, а потом и на большой – тот всё ещё был помясистей. Наведавшись в сарай, что стоит у нас в саду, мы с папой уже прокололи дополнительную дырку в его ремне. Он продемонстрировал мне, как это делается. А потом показал всё, что там хранилось, будто экскурсовод в музее. Где он держит гвозди и шурупы («Всё всегда должно лежать на своих местах, Пелле, тогда ты сможешь легко найти то, что нужно. Порядок упрощает жизнь. Смотри, шурупы к шурупам. Все черные гвозди здесь, а те мелкие – там».) Где лежит дрель. Где молотки. Где стоят разные виды клея. Папа научил меня сверлить дырки и забивать гвозди. Показал, как работает ватерпас, как добиться того, чтобы пузырёк находился ровно посередине и почему это важно (иначе мои стеклянные шарики скатятся с полки).