Путь Разрушителя. Глотая дым

Дождь заливает кладбище серой тоской по несбывшемуся. Именно здесь, среди могил и черных надгробий, он весьма кстати. Стекая по щекам скорбящих, он маскирует отсутствие слез.
Похороны — это всегда горько, но у провожающих в последний путь кого-то в закрытом гробу в глазах горечи нет.
А у двоих и вовсе на лицах застыла маска обреченности. Они будто готовятся лечь в могилу вслед за гробом.
Провожающих всего трое.
Мужчина неопределенного возраста в странном сером мундире без опознавательных знаков, темно-синей рубашке и черных брюках, заправленных в высокие сапоги. В его темно-каштановых коротких волосах запутался буро-желтый ясеневый лист.
Молодой парень, больше всего похожий на вернувшегося с рок-концерта раздолбая: отросшие платиновые волосы закрывают уши, синие джинсы пестрят дырами, а клетчатая рубашка поверх черной майки с рисунком в виде черепа, на два размера больше. В левой руке он сжимает бутылку, и судя по этикетке, это белый ром.
Девушка лет двадцати. И она единственная облачилась в черное. Впрочем, создается впечатление, будто она была на рок-концерте вместе с «клетчатым». Короткая кожаная юбка, сетчатые колготки и накинутая поверх полупрозрачной майки косуха говорят сами за себя. Девушка курит, бросая окурки рядом с могилой.
Курит одну за одной. Светло-русые волосы молодой женщины забраны в небрежный пучок, а серые, как дождь, глаза смотрят в одну точку.
И вряд ли что-то видят.
Похороны — это всегда горько, но еще горше оттого, что провожать в последний путь кого-то в закрытом гробу, пришли только трое.
Никого больше не осталось.
Скоро и этих не будет. А точнее, двоих. Молодых.
Прах последнего проводит мужчина в сером мундире без опознавательных знаков.
Он будет один.
Он в этом уверен.
Когда гроб опускают, и первый комок мокрой земли с громким стуком падает на обшитое синим бархатом дерево, темноволосый мужчина будто оживает. Он делает шаг к девушке и кладет руку ей на плечо.
- Никто не виноват, — тихо говорит он. - Ей оставалось всего лишь три месяца.
Светловолосый парень кривится от отвращения.
- Всего лишь... Тебе легко говорить, Полковник. А для нас это целая жизнь.
- Это не жизнь, Курт, — еле слышно шепчет девушка.
- Не обращайся ко мне. Тебя не существует. Она погибла из-за тебя. Это ты сейчас должна лежать в закрытом гробу, сожженная заживо до неузнаваемости, — цедит парень.
Он трясет головой и прикладывается к бутылке.
Полковник дарит Курту укоризненный взгляд и легонько хлопает девушку по плечу.
Та не реагирует ни на выпад парня, ни на этот ободряющий жест.
Она курит и совершенно пустыми глазами смотрит, как работники ритуальной конторы зарывают могилу.
Все трое снова замирают в безмолвии, а серый дождь чертит на их лицах слезы.
Серые, как тоска в их глазах.
Катафалк уезжает, оставляя их возле деревянного креста, на котором висит табличка «Вера Джонсон».
Курт допивает бутылку и бросает ее себе под ноги.
- Мой срок уже пришел, — резко говорит он.
- Еще четыре месяца, — возражает Полковник.
- Плевать. Я уезжаю в Дойчель. Радуйся, Грег, тебе не придется хоронить хотя бы меня.
С этими словами Курт уходит. Бредет среди надгробий совершенно ровно, как будто и не пьян, а потом скрывается в моросящей дымке серого дождя.
- Прости меня, Рита, — произносит Полковник, когда они остаются совершенно одни.