Когда сгорает тот, кто не горит

Олу никак не могла вернуться к себе прежней. Ставшее ей таким привычным её человеческое тело лежало теперь истерзанное в людском морге. И здесь, на краю света, где чёрные скалы тонули в океане, а океан в ночи, далеко от людей, от их алчных, любопытных взглядов, Олу возвращалась к своей духовной бестелесной сущности. Ей и прежде случалось жить среди людей, тогда, расставшись с телом, она мгновенно обретала себя, чувствовала свободу, безграничность, добро и яркое оранжевое пламя любви ко всему живому, то самое, типичное для покровительниц искусств. Теперь же прежняя сущность давила Олу, жгла её и, вопреки законам природы, бестелесная Олу испытывала физическую боль. Случайный наблюдатель, окажись он на краю света, увидел бы, как в воздухе вихрем кружились огненные искры. Вихрь то расширялся и поднимался столбом к низким облакам, то сжимался до размера яблока и метался из стороны в сторону. Это Олу билась в агонии. Единственным спасением было бы встретиться и поговорить с Мудрой, но Олу никак не удавалось почувствовать или позвать её.

Унять жжение! Унять боль! Как сделал бы на её месте человек, Олу бросилась вниз – в чёрную шумящую бездну. Но принявшая её в свои упругие объятья солёная вода только жгла ещё больше. О, если бы Олу могла погибнуть от этой невыносимой боли! О, если бы она могла забыть то, что было и ничего больше не чувствовать! Шло время, и разбиваясь о скалы тысячами мелких солёных брызг, Олу, наконец, вобрала в себя то, что напомнило ей прежнюю свободу и безграничность. И тогда она услышала зов Мудрой.

Олу тут же очутилась рядом с ней в привычной для обеих стихии – в огне. Боль мгновенно прошла. Теперь её сменила жажда – но не та, что мучает людей от тяжёлой физической работы или в зной под жарким солнцем. Такую жажду, Олу тут же поняла, не зальёшь никакой водой. Олу сгорала, но причиной тому было не пламя любви – его больше не было, не огонь заводской печи, в котором она была теперь вместе с Мудрой. Нет, её жгло и ранило то, чего в ней никогда прежде не было: её оранжевое пламя любви люди уничтожили ядовитыми жгучими реактивами – людской злобой и жестокостью – и теперь на месте пламени была горка пенящегося чёрного порошка, он и источал из себя едкую обжигающую жажду мести. Эту жажду, желание причинить зло не вмещала прежде безграничная духовная сущность покровительницы искусств, она была сотворена для совершенно другой – для светлой силы, и оттого и было Олу так больно, когда она искряным вихрем носилась меж чёрных скал. Находившаяся рядом Мудрая отвела от неё боль. Олу понимала это, но не могла сдерживать пенящуюся в ней жажду мести, и прежде вежливая и мягкая, она не поприветствовав и не поблагодарив Мудрую, резко и яростно набросилась на старшую служительницу огня.

– Как мне стать поджигательницей? Я буду мстить! – Это было единственное, что занимало теперь Олу.

– Только любовь и добро… – зная, что Олу отравлена и потому так груба, медленно и спокойно, как подобает Мудрой, начала старшая служительница.

– Ты не любишь меня! Мать, которая любит, не смогла бы смотреть, как мучают её дочь! – перебила её Олу.

– Мы сделали всё, что могли… – попробовала возразить Мудрая.

– Да? Что? Что ты сделала? Что? Только любовь и добро! – передразнила её Олу.