Дорога длиною в жизнь

© Шпак М.Е., 2022

– Мамка! Мамка! – бежал, смешно размахивая ручонками, чумазый малыш. Круглое личико его было чёрным, то ли от загара, то ли от грязи, а может, от всего сразу Шорты его держались на одной лямке, да и та всё норовила сползти с худенького плечика, и он, пытаясь её удержать, время от времени высоко поднимал согнутый локоть правой руки, безуспешно пытаясь вернуть непослушную лямку на место. Выбежав на крыльцо и не увидев никого в ограде, он, радостно неуклюже подскакивая, перебежал весь огромный двор, поднимая голыми ножонками пыль и распугивая кудахтающих от негодования куриц, нырнул между двумя столбами, оставшимися от истопленного в зимнюю стужу сарая, и оказался в поле, где мать с двумя дочерьми, Лёлей и Валей, окучивали картошку. Причём работали, как, впрочем, и всегда, только мама с Лёлей. Валя же их развлекала: она пела, слегка пританцовывая между цветущим ровными рядами картофелем:

– У дороги чибис, у дороги чибис, он кричит, волнуется, чудак. Ах, скажите, чьи вы, ах, скажите, чьи вы и зачем, зачем идёте вы сюда? – Её голос, чистый и звонкий, далеко разносился в это раннее летнее утро 1950-го года.

– Небо голубое, луг шумит травою, ты тропу любую выбирай! – весело пела восьмилетняя Валя, и невдомёк было и ей, и сестре Лёле, и маленькому Кольке, и даже матери, что уже меньше, чем через полгода, в конце ноября, всю их жизнь перевернут три пригоршни ржаной муки, унесённые матерью с пекарни, где она тогда работала.

– Это – нам с тобою, всем нам дорогое, это наш родной, родной любимый край! – пела счастливая Валя.

Мать удивлялась: откуда у дочери такой талант? Она не помнила, чтобы в её семье кто-то пел, тем более так! Да и не до песен особо было. Война вот только пять лет как закончилась, голод ещё не отпустил. Ни отца, ни даже похоронки на него они так с войны и не дождались, только странная бумажка – «пропал без вести». Валя тогда не понимала, как это – «без вести» – без весточки что ли, не оповестил никого или как?!

– Мамка! – бежит, запыхавшись, Колька. – Мамка! Там чайник кипит уже горбом!

– Прямо горбом? Ну пошли пить чай, – смеётся мать, и Валя смеётся, громко, звонко.

Она вспомнила, как, года три назад, вися на заборе и по обыкновению, весело напевая, она сама зазывала всех соседей, проходящих мимо её двора:

– Дядь Петь, дядь Вась, заходите, мамка самовар поставила!

«Дядь Петь и дядь Вась» радостно благодарили певунью, но не заходили, знали, что Варвара, мать Вали, как, впрочем, и все в деревне, заваривала «чай» из морковной ботвы. А «дядь Петь» ещё и иной раз достанет из кармана кусочек сахара, обтряхнёт махру и угостит девчушку! А однажды принёс целую сахарную голову! Это они так называли большой прессованный, как камень, кусок сахара. Варвара отнекивалась, не хотела брать, а он говорит:

– Бери! Тебе что ль даю? Детям!

Валя помнит, как мать, держа осторожно, как драгоценность, сахар в ладони левой руки, правой резким движением тупой стороной лезвия ножа дробила эту сахарную голову на кусочки поменьше, чтобы на несколько дней хватило, делала она это неторопливо, очень аккуратно, чтобы не рассыпать ни крошечки. Это называлось «пить чай вприкуску» – кипяток они наливали в блюдечко, макали туда сахарину, причмокивая, обсасывали её и запивали, звучно прихлёбывая, горячим чаем. Вкуснее этого ничего не было!