Я сожгу этот мир в пламени моей ненависти

© Состав и оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Посвящается памяти Александра Ройфе

Егор проснулся и, не вставая с постели, попытался определить, что сегодня на завтрак.

– Блинчики. – Он улыбнулся. Егор любил блинчики.

На крышу дома шлепнулась дохлая птица. Под его окном всегда было много дохлятины. В особенности – голубей. Старик убирал мертвые тела дважды в день, но, случалось, не замечал тех, что упали в малину или крыжовник, и тогда они начинали вонять.

Егор вскочил с кровати, натянул шорты, футболку и спустился вниз, где мама с испачканными в тесте руками жарила ему блинчики.

– Доброе утро! – Егор залез на стул и пододвинул к себе тарелку. – Я включу телевизор?

– Только ненадолго. С медом будешь или со сгущенкой?

– Со сгущенкой. – Егор, щелкая каналами, нашел Губку Боба. – Или с вареньем.

– Варенья нет. – Мама посмотрела на дергающихся на экране мультяшек. – Что за чушь ты смотришь? Включи новости.

– Мам…

– Включи новости. Ты же знаешь, что должен смотреть новости, а не эту белиберду.

– Ну, маам… ну можно я…

– Новости, Егор. Или выключай телевизор.

Егор взял пульт и переключил на новостной канал. Диктор говорил про какую-то очередную страну, в которой кто-то в очередной раз в кого-то стрелял.

– Когда я вырасту, – сказал Егор негромко, – я сожгу весь этот мир.

Мама улыбнулась и поцеловала его в лоб.

– Вот и умница. А пока кушай блинчики.

– Их крики, – сказал Егор, выдавливая из пакета сгущенку, – будут слышны даже на небесах.

– Это прекрасно, милый! Кушай.

– И Господь, услышав эти крики, заплачет.

Блинчики были замечательными. Солнце поднималось все выше, через открытую дверь с натянутой на ней москитной сеткой просачивался слабый ветерок. На ступеньки рядом с дверью опустилась какая-то птичка, поводила головой – и снова взлетела в небо. Егор проводил ее взглядом.

– А еще, – сказал Егор, – я убью всех тварей земных.

– Не говори с набитым ртом, – сказала мама. – Вначале прожуй.

Егор прожевал.

– Я убью всех тварей земных, – повторил он. – Кроме собак.

Мама посмотрела на него.

– Милый, ты же знаешь – собак ты тоже сожжешь в пламени своей ненависти.

– Не хочу жечь собак, – пробурчал Егор. – В фильме у мальчика ротвейлеры были. Почему мне нельзя ротвейлера?

– Потому что у твоей сестры аллергия, – мама положила чашку в раковину и включила воду. – Ни кошек, ни собак – ничего, что бегает по дому и шерсть везде разбрасывает.

– Тогда и папа пусть не приходит, – вырвалось у Егора.

Мама обернулась к нему. На сковороде шипели блинчики.

– Такие шутки в этом доме неуместны, юноша. Твой отец столько тебе дал – и хоть бы капля благодарности в ответ.

По крыше мягко застучали мертвые птицы. Егор возил куском блинчика по сгущенке.

– Прекрати это, – сказала мама. – Игорь и так все утро их убирал.

– Я хочу собаку. Как Хатико.

– Я же сказала – нет. Твоя сестра…

Егор отодвинул от себя тарелку.

– Я и ее сожгу в пламени моей ненависти. И мне за это ничего не будет.

– Твоя сестра, юноша, сейчас изучает йогу, чтобы быть тебе хорошей женой, а ты только о себе и можешь думать.

– Не хочу я на ней жениться. У нас в классе никто на сестрах не женится.

– И сжигать мир тоже из них никто не собирается. Хочешь быть как все в твоем классе? Тогда мне нужно было пить во время беременности.

Егор молчал. В москитную сетку врезался воробей и упал вниз окровавленным комочком перьев.