Хотелось бы сразу предупредить уважаемого читателя, что все описанные в произведении ситуации происходили, происходят или будут происходить на самом деле. Кроме одного момента…
Сырой осенний ветер заставлял никак не хотевшие пожелтеть листья деревьев трепетать от страха пред наступающим холодом зимы. Но до неё было ещё далеко, и деревья, хоть и поддавались на этот трепет, всё же отказывались сбрасывать свой покров. Деревьям, видимо, нравилось противостоять подобным образом стихии. Им нравилось, что свет – как дневной от солнца, так и ночной от луны и уличных фонарей – не может пробить листву, и потому они не торопились покрываться золотом, пурпуром и багрянцем. Впрочем, отдельные ботанические особи уже сдавали свои позиции вечному течению времени. Имелось небольшое подозрение, что делают они это не совсем бескорыстно и вовсе они не беспомощны. Эти деревья словно заявляли всему миру: «Засыпать – так под звон фанфар. Смотрите, как мы прекрасны в этих осенних нарядах на фоне всей остальной зелени». Невольно закрадывалась мысль о том, что и все прочие лиственные, глядя на этих внезапных королей леса, тоже начнут следовать текущей природной моде. И лишь ёлки и ели, подобно былинным богатырям, выставят свои несменяемые зелёные иглы, словно копья и стрелы, и начнут долгое, затяжное противостояние белизне холодов.
К моему глубочайшему сожалению, из окон моей квартиры не было видно всего этого буйства борьбы летней бодрости с зимними сновидениями. Все три окна выходили на детскую площадку во дворе между двумя длинными хрущёвками. И хотя двор утопал в зелени, видеть что-либо ночью было сложно из-за того, что прямо перед окнами на потемневшем от времени столбе висел яркий неоновый фонарь. Его белый свет проникал в комнату подобно лучам луны, но в то же время я чувствовал что-то неестественное в этом свете и вспоминал лунную ночь на даче. Точно так же не спалось, и я до рассвета просидел в кресле, смотря на то, что происходит вокруг. За ту короткую летнюю ночь полная луна то озаряла своим безоблачным сиянием всю поляну перед домом и опушку устрашающего своей темнотой леса, то, наоборот, покрывалась тонким тучевым покровом и немного кокетливо выглядывала сквозь рваную свинцовую ткань, то, разметав облака в стороны, посылала их с частицами своего света в дальние дали. Тогда я пошёл спать, лишь когда обнаглевший ёж протопал мимо меня от компостной кучи в щель под калиткой, выходящей в лес. При этом он слегка приостановился и посмотрел мне в глаза. Во взгляде ежином чётко прослеживалась мысль о том, кто же в действительности является хозяином на дачном участке.
Это было теперь уже давно и казалось неправдой. Теперь я лежу на диване. Мне точно так же не спится, но нет ни ежа, ни луны. Есть ветер, фонарь и ещё зелёная листва дерева, что растёт перед домом. Ветер раскачивает эту листву, и та, отбрасывая свои узорчатые тени в свете яркого фонаря, ставит на тюле свой дивный спектакль. Этим представлением я любовался не раз и не два. Чуть ли не каждую беспокойную ночь лиственные герои вновь на сцене театра теней. И потому представление уже не вызывает прежних эмоций. Наоборот. Я жду прихода зимы. Этих актёров сменит другой. Один актёр. Или два? Или множество? Снег. Или снежинки. Или снег и метель. Или снежинки и метель.
