Все жанры Все авторы
Опыты на себе. Сборник эссе - Ольга Шамборант

Опыты на себе. Сборник эссе

Страниц

160

Год

2010

Ольга Шамборант, выдающаяся российская ученая и писательница, является одним из самых известных и востребованных экспертов в области биологической химии. Родом из Москвы, она окончила престижный биологический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова, после чего приступила к работе в Институте биоорганической химии Академии Наук.

Ольга Шамборант начала свою публицистическую карьеру в 1992 году, когда ее первые работы были опубликованы в известной газете "Независимая газета". Ее талант и уникальное перо не остались незамеченными, и вскоре ее эссе стали набирать обороты в таких известных печатных изданиях, как еженедельник "Новое русское слово", журналы "Постскриптум" и "Итоги". Она также является постоянным автором престижного журнала "Новый мир", где ее цикл эссе "Занимательная диагностика" был отмечен премией журнала.

Ольга Шамборант также является талантливым писателем, и ее работы в жанре прозы несомненно заслуживают внимания. В 1998 году она выпустила свою первую книгу под названием "Признаки жизни", которая была издана известным издательством "Пушкинский Фонд". Затем, в 2003 году, последовала вторая книга Шамборант под названием "Срок годности". Но, безусловно, наиболее удивительным и пронзительным произведением писательницы является "Опыты на себе" - книга, которая поражает своей неожиданностью, беспощадностью, горечью и одновременной яркостью. Она переполнена любовью - не к себе, а к человеку. Каждому из нас.

Ольга Шамборант - яркий пример того, как научный и литературный талант могут сочетаться в одном человеке. Она продолжает вносить значительный вклад в развитие биологической химии и вдохновлять своих читателей своими уникальными произведениями искусства.

Читать бесплатно онлайн Опыты на себе. Сборник эссе - Ольга Шамборант

© Шамборант О.

© Издание ArsisBooks, 2010

Предисловие автора

Если бы записки эти принадлежали человеку, известному чем-то другим, несомненным… Дело другое. А так, скажите мне даже, что вот жила, допустим, монашка, сестра милосердия, умерла в одиночестве, на чужбине или, хуже того, в центре отечества. И вот от нее остались поразительные записки. Я воспряну душой, сердцем, просветлею, порадуюсь, даже как-то успокоюсь за нас, за людей, но читать, упаси бог, не стану. Я особо как-то даже прочувствую предположительный стиль и дух ее записок. Даже почти что увижу внутренним зрением, – какие-то камни, проросшие травами стены, погоду ее духа, дрова ее одиноких светлых тягот. Поверю, но не стану убеждаться. Вот, так. Ну уж, а если мне скажут, что вот одна там биологиня, из такого-то института, что-то там карябала по ходу своей жизнедеятельности, я просто плюну.

А вот если мне сообщат, что запись есть магнитная, как Бродский утром встал один у себя дома, вернее, сначала лежит, вздыхает, читает, шуршит, не хочет вставать, судя по скрипам и томлению пленки, потом встает, тапки нащупывает, шаркает вдаль, там вода течет, потом бурлит, потом молчит почти что, – я стану прослушивать эту кассету.

Смею ли я рассчитывать быть прочитанной?

Часть 1. Признаки жизни

* * *

Играет рояль. И кажется, что дело делается. Так замечательно, единственно правильно. Одним словом, дело в надежных руках. И слава богу. Симфоническая музыка, несмотря на призванность и способность заполнить все пространство мироощущения, так за тебя не работает. Она скорее олицетворяет все остальное, кроме тебя, вполне изумительное, но обнадеживающее только при условии твоего какого-то соответствия, – как хорошая жизнь. А этот черненький, такой элегантный, безупречный, а вот, поди ж ты, взялся раздолбать задачу моей жизни. И ничего не просит, не хочет – по законам явления из другого мира. Соло на других инструментах всегда служит их самовыражению. Можно ими восхититься, возвышенно позавидовать их сложной и сочной гармонии. Но они делают дело своей жизни. А рояль берется за все мои печали и так организует их, так излагает, что само их изложение гораздо существеннее их разрешения. Истинное утешение – это гениальная формулировка печали. Все остальное – подмена.

* * *

Сижу перед кабинетом врача. Линолеум – основное впечатление. Голые стены, поверхности. Стульчики с людьми, как реквизит театра теней. Все – кто как – сгорбились, скривились, читают, хотят заговорить, но не решаются, не хотят, чтобы с ними заговорили. Все видны. Все принесли сюда из дома свои ботинки, сапоги, нелепые костюмы, свою потертость или относительное свое благополучие. А главное, свою печать своей жизни на своем облике. Вот, что это? Неужто вся жизнь до сего дня – сорок, пятьдесят, шестьдесят лет – шла для того, так долго долбила, вымывала, выдувала, чтобы сейчас так сложились складки, такой приобрелся наклон, такая выросла борода, образовалась лысина, седина, близорукость, кривобокость? Неужели нас лепило, жало, мяло? И мы несем это как документ? Разрешите представиться! – вот что со мной жизнь сделала! И только это, собственно, она и сделала. Со мной. И мы интуитивно узнаем язык силуэтов. И ищем и иногда находим такую кривулину и загогулину, которая, как нам кажется, свидетельствует о подходящих, не противоречащих нашим представлениям о добре и зле мытарствах души и тела.

Вам может понравиться: