Спасти тридевятое и другие приключения Василисы

Спасти тридевятое и другие приключения Василисы

История первая

(не верь всему, что слышишь)

– Открой, тебе говорю, не то хату спалю! – за угрожающим шёпотом последовало осторожное пошкрябывание входной двери. – Никитушка, не гневи богов, впусти!

Богатырь отложил в сторону глину, из которой лепил скульптуру коня боевого, омыл руки в тазике с водой, вытер о полотенце и пошёл отпирать засовы дубовые. Ох, как не любил он, когда от дела любимого отвлекают.

Даже если друг закадычный Горыныч в гости пожаловал.

– Чего случилось-то? Знаешь же, что отошёл я от ратных подвигов, у меня теперь во –  мирное занятие. Красоту людям несу.

– Спрячь меня, дружище. Порежет меня Василиса, на запчасти пустит! – заметался по комнатам змей. То под лавку залезет – да хвост видать, то за печь – головы не помещаются. Ищет, где спрятаться, да места маловато.

– Да что случилось-то, Горыныч? – вытащил из-под стола, завернувшегося в скатерть друга Никита-богатырь. – Скажи толком!

– Некогда объяснять. Ой, чую, смертушка моя пришла. Прощай, Никитушка. Был ты мне хорошим другом при жизни, не поминай лихом после, – вытащив вещи из сундука, постарался запихнуть в него живот Горыныч.

– Ох, не успел… не успел… – заскакал на левой лапе змей, сбрасывая с себя тесный сундук, – доскакала, окаянная, в дверь стучит.

– Никита, у тебя там открыто было, – раздался за спиной богатыря звонкий девичий голос. – Ой, а ты чегой-то, никак уборку затеял? Помочь? Ты Горыныча не видел? Мне он ой как нужен!

– Не, не видал. Давно не заходил. А зачем он тебе? – собирая разбросанные по комнате сапоги, рубахи и укладывая всё это в обратно в сундук, отвечал Никита. Заодно аккуратно осматривался по сторонам –  не покажутся ли где шипы хвоста, не блеснёт ли чешуйка крыла. Но Горыныча и след простыл, словно и не было.

– Эх, не быть мне ученицей Яги, а ведь я так мечтала! Ночи не спала, – села на лавку красавица и расплакалась.

Красиво у Васьки слёзы лить получалось. Другие-то девки, стоит лишь слезу пустить, как тут же нос, словно редиска, зардеется, глаза опухнут, щёки затрясутся. А Василиса только краше становится. Словно жемчужинки, на пол слёзки капают, в озерцо превращаются.

– Так от змея-то ты чего хочешь? Он сам животинка подневольная, против Яги не пойдёт, – развёл руками богатырь.

– Так мне баба чего сказала? Вот, мол, Василисушка, разложишь мне по полочкам анатомию змеиную – возьму тебя в ученицы. А нет – так не серчай, ступай своей дорогой. Учить не буду!

– А ты?

– А чего я? Я к Горынычу и так и этак, не хочет он мне внутренние органы на полочки отдавать, – шмыгнула носом Василиса, стирая мокрые дорожки со щёк изящным платочком.

– Ну, я бы тоже не отдал. А ты вообще как решилась-то к Яге в ученицы набиваться? – пряча палицы, мечи и стрелы в сундуки, спросил Никита, а сам смотрел – не оставил ли где на видном месте колюще-режущие предметы. А то мало ли чью ещё анатомию нужно изучить Василисе.

– Так все говорят «Василиса Прекрасная», а я Премудрой быть хочу. А такой диплом только Яга выдаёт.

– Вот оно что, – почесал в затылке богатырь, – пойдём-ка со мной.

Вышли они во двор, в аккурат на сторону, где в далёком прошлом Никита в ратном деле тренировался. Подошли к щиту, а там всё-всё про Горыныча нарисовано. И где сердце у него, и где печень находится, и как крылья машут – с наглядным пособием из папье-маше.