– Ох, я такая глупая стала, совсем памяти нет. Имена забываю, даты…
– Что вы, тётя, просто у вас достаточно мудрости, чтобы не держать в голове лишнего. Ведь вы помните, как меня зовут?
– Конечно!
– Ну, и чего ж вам ещё?!
– Так старики обычно выходят из ума!
– Ну, кто-то из дому, иные из ума. Всякое бывает, но это, тётечка, вовсе не про вас. Вам же не приходится заглядывать в документ, чтобы выяснить день своего рождения?
– Да мне на эту дату смотреть даже страшно, не то – помнить. Такая, казалось, длинная впереди жизнь, а пролетела уже, вся. Как и не было её вовсе.
В гости ко мне никто не ходит. Которые могли бы – поумирали или разъехались ближе к детям. А кто заходит, – пять минут потопчутся по квартире и убегают. У всех свои дела… Кстати же, когда разговаривают, даже в глаза стараются не смотреть. Как будто бы я приговорена. Да и правда, чего они там увидят, в тех глазах? Следы слёз? Или же поговорить… О чём им, умным, со мной, старухой, разговаривать? Я ж ничего не понимаю! Вот и сижу по целым дням у окошка, думаю.
– О чём, тётечка?
– Да, всё о прошлом, настоящего-то у меня нет.
Было это в Читинской области. Училась я в техникуме на бухгалтера. Жила с девчонками в общежитии, дружили крепко. В юности всякая дружба начинается с пустяка, и кажется, что продлится до той поры, про которую в юности и не загадывают. Да вот только девчонки, мои соседки по комнате, как-то все быстро повыходили замуж. И оказалось, что у них семьи, а я одна. Ну, какое тут общение, какая дружба?
Поступали мы учиться осенью, так что к холодам я осталась, как царица в покоях, без соседей. Отапливали общежитие печами, на каждую комнату – своя собственная. Приходилось самой дрова таскать на второй этаж. Утром надо было встать пораньше, протопить хорошенько, чтобы, как после занятий придёшь, не совсем в ледяной комнате сидеть. Ну и вечером, пока покушать себе приготовишь, уроки учишь, дрова-то подкладываешь… подкладываешь, чтобы до алой плиты.
Ложишься в постель, – вроде тепло, однако к утру просыпаешься от того, что зубы стучат друг об дружку, а затопить уж нечем. То ли печь прожорлива была, то ли я с заслонками не очень управлялась, к тому же – сарайку с дровами при общежитии на ночь запирали, взять больше неоткуда, хоть стул казённый в печке пали.
Незадолго до Нового года соседки бывшие вспомнили про мой день рождения и пришли поздравить, с мужьями и подарками, но как-то оно невесело вышло. Когда гости уходили, девчонки мне всё про заслонку напоминали, чтобы я перед сном не забыла про неё, боялись – угорю. А я, как дверь за ними закрыла, прямо подле печки той и расплакалась, горько, да громко. После же плеснула в огонь воды из графина, чтобы потушить, закуталась с головой, так в слезах и уснула.
Гости мои, как видно, недалеко ушли, слышали рыдания, но тревожить не стали, дали выплакаться, как следует, а наутро в дверь постучал муж одной из девочек, и без церемоний предложил переехать жить к его сестре:
– Девушка ты, как я погляжу, милая, хорошая, чего тебе тут маяться без никого.
– И что, тётя, согласились?
– А как же! С радостью! Денег они с меня за постой не брали, держали себя ровно с родной, сестрой меня считала моя хозяйка. Я после уроков приходила, с детьми её нянчилась.
