О любви, магии и дружбе

«Не судите меня строго, если в строчку не попал, я не Пушкин и не Гоголь, Бог таланта мне не дал. Я Лукьяныч, а не Блок, нацарапал так как смог.»

Родила Колдунья в ночь, не то сына, не то дочь, и не зверя и не змея, а урода – Чародея.

Хоть и страшный был на вид, но смышленый, паразит. Заговоры, колдовство, с черной магией родство, день за днем, за годом год, мать ему передает.

Как-то понял он с утра – бабу в дом вести пора. Про себя решил он, Ах, я все же не монах и влюбился в Василису, аж до коликов в штанах. А она ему никак, и не в перед и не в зад. Он и злился и бесился, с дуру чуть не отравился, тошно так, хоть волком вой, но она ему – отбой. Потому, судя по ней – Квазимодо красивей.

Надоело, припекло, зло полезло из него, подошел урод как лихо, глаз прищурив, молвил тихо: «Ты теперь ни то, ни се», щелкнув по носу её. Хватит, нету больше сил и в лягушку превратил. «Будешь жить теперь в болоте, думу думать о свободе, а когда любимым стану, квакни, я тебя достану.» Гаджет свой он так настроил, сложным кодом запаролил. От души он постарался, чтобы хакер не добрался. ПИН записывать не стал, в голове его держал.

Как-то шел к себе домой, пьяный, грязный и босой, поскользнулся на пригорке и ударился башкой. И не в тему, как всегда, приключилась с ним беда – и от кода и от ПИНа не осталось и следа. Ходит злой вокруг болота, у него одна забота – башкой по дереву стучать, как-то память возвращать.

В этом самом государстве, Царь Борис сидел на царстве, головой он много думал, Конституцию придумал, правил жестко, справедливо, всех гонял и в хвост и в гриву, правильный он был пацан, дисциплина тут и там.

В сказках правило едино – если Царь, имей и сына. И Борис по долгу службы, баб имел не из-за дружбы, да и цель была одна – и наследник и жена. Сын – надежда и опора, вырастит Царевич скоро. Царь дал имя Алексей, подрастай же поскорей.

Хоть семь нянек рядом были, все равно не уследили, вырос Леха, всех потряс, раздолбай и лоботряс. По началу Царь все злился, в угол ставил и бесился, а потом махнул рукой и сказал: «Да черт с тобой.»

Как Царевич ошибался, что ни с кем он не общался, даже в круг своих друзей, что сумы бродяг тощей, никого он не впускал, самолюбие ласкал. Девки бегали гурьбой и толпой и по одной, но всегда одно – отказ, не люблю я бабы вас.

Серый Волк ему был друг, это знали все вокруг, подобрав в лесу кутенком, он следил как за ребенком. Раненный он был тогда и случилась бы беда, но Царевич подоспел, вылечил и обогрел. И теперь у них мораль – дружба, крепкая как сталь. Волк, Царевичу, как брат, друг, которому он рад, собеседник и советчик, вдруг косяк, так он ответчик. Прыгает он через горы, и в полете очень скорый, бегает как скороход, с ним ни горя, ни хлопот.

Как то раз, идя домой, по тропинке, по родной, без укора, без прикола, Волк нажрался солидола. Что за чудо? Вот те раз, я сильнее стал в сто раз. Лапы в лапы и бегом, к Алексею напролом: «Срочно прыгай, хватит спать, меня надо обкатать.» Леха сразу был таков, вот они средь облаков, скорость резко он набрал, Волк его не удержал.

Алексею подфартило, там внизу была трясина, он попал туда как в точку, задом шлепнулся о кочку. Брода нет, кругом болото, помирать то неохото, плачет, думает, страдает, ребус про себя решает. День проходит, есть охота, тут Лягушка из болота, он хотел ту тварь поймать, целиком её сожрать. А Лягушка не боится, на плечо к нему садиться: «Ты, Алеша не спеши, а подумай и реши, ну какой с меня обед? Не наешься, смысла нет, а тебе я удружу, путь – дорогу покажу. Тут условье ставлю я – поцелуешь ты меня.»