Ватерлоо в ноябре

Дорогой читатель!

В этой книжке я хотел поделиться с тобой простыми историями. О женщине – инвалиде, оставленной, забытой в старом двухэтажном деревянном доме. О вдове, которая убеждает себя в том, что ее муж не погиб. О смелом, целеустремленном парне, который испугался не слишком смелой и совсем не целеустремленной девушки. О созвездии пионерских лагерей на берегу Обского моря, о братстве баянистов и о многом, многом другом.

Я хотел быть с тобой правдивым, искренним и не хотел прятаться за третьими лицами. Закончив писать, я решил себя проверить и попытался отыскать героев этих историй. Чтобы у них спросить, чтобы они подтвердили… Прошли годы – пусть не всех, но кое-кого найти удалось. Однако те, кого я отыскал, не подтвердили, они усомнились. Они сказали, что чего-то не делали, что-то не говорили и чего-то не думали. У меня не было оснований им не верить, и тогда я тоже усомнился: теперь уже в самом себе. Так ли я на самом деле поступал? То ли говорил и думал? Я понял, как ненадежны мои воспоминания. Я понял, что рассказчик – это не я. Он от меня отделился. Но я этого не хотел. Так вышло.

Я не хотел писать роман или повесть. Да, мне нравилось искать и находить слова, но еще больше мне нравилось вычеркивать, отбрасывать, упрощать. Я хотел выложиться в каждом рассказе, как спринтер на стометровке, вычерпать сюжет до дна. Я всякий раз с наслаждением ставил точку, но…

Пианист из «Ватерлоо в ноябре» наигрывает мотивчик из репертуара «Хора ветеранов». Ушедший в армию, оборвавший себя на полуслове, не ответивший на вопрос брат из «По следам американской трагедии» возвращается, договаривает, отвечает, но уже в «Фолкнере и Вулфе». Наконец, в этом же рассказе братья прощаются с отцом на перроне, куда во сне прибывает на электричке солдатик из «Прощального костра», и, возможно, ты, читатель, почувствуешь эту гравитацию, почувствуешь, как разные истории, словно капельки ртути, тянутся друг к другу… Но, когда я их писал (каждую в отдельности), я к этому не стремился и этого не хотел.

Чего я точно хотел, так это поделиться переживаниями человека поколения, оказавшегося на сломе эпохи. Нас было много. Однако я не хотел обобщений, боялся философствований.

И все же, все же, все же… Вот в «Промоутере» русский турист прощается с кубинским бедняком, и ему становится неловко: “Ведь строили, стремились, вдохновляли кого-то своим примером. А потом передумали.” А вот в «Прощальном костре» лагерь комсомольского актива, волшебное место, где давным – давно юные старшеклассники знали ответы на все вопросы, становится для одного из них вечной точкой притяжения, своего рода потерянным раем. Вот в «Древнем, но бессмысленном ритуале» моряк из Одессы решительно “спрыгивает с идущего ко дну советского титаника”. А в конце рассказа «Фолкнер и Вулф» казачья песня наводит рассказчика на мысли об “отчаянной ярости” русских революций.

Поэтому… Кто знает? Но, возможно, прочитав эти личные, камерные новеллы, ты, читатель, увидишь за ними контуры нашей общей судьбы и нашей общей драмы.

Хотя, когда я их писал, каждую в отдельности, я об этом не задумывался.

Андрей Саженюк, Новосибирск, 2023

Во дворе дома две скамейки. Когда мы гоняем мяч, они служат нам воротами. С правой стороны двора несколько низкорослых кленов, с левой – сараюшки и погреба. Тополь у крыльца. В ветреную погоду ветки стучат в наше окно, врываются в открытую форточку. Вечерами с друзьями мы ищем в темно-синем небе движущийся огонек. И, если кому-то удается его увидеть (или ему показалось, что он увидел), он кричит нам всем, вытягивая руку: «Куда же вы смотрите? Смотрите вот сюда! Спутник!»