Все жанры Все авторы
Заметки в поездку во Францию, С. Италию, Бельгию и Голландию. - Михаил Салтыков-Щедрин

Заметки в поездку во Францию, С. Италию, Бельгию и Голландию.

Жанр: Критика

Страниц

10

Год

—

Тема «русский человек за границей» начала интересовать Салтыкова еще в его знаменитой статье «Глупов и глуповцы». Здесь он сконцентрировался на сатирическом образе «путешествующего человека», «космополита без пределов», явно принадлежащего к «старой школе», то есть к дворянскому кругу. В своем обзоре книги Тарасенко-Отрешкова Салтыков вновь упоминает этот образ «бродячего балбеса». Однако теперь он видит и «благую» сторону в «желании познавать не местные порядки», даже если это желание ограничено «земными» наслаждениями. Если в своей хронике, например, говорилось о «россияне, вылезшем из своего угла, чтобы показать себя и поразить окружающих», то в обзоре уже утверждается, что «русский человек стремится за границу не только, чтобы шокировать и привлекать внимание, но прежде всего для того, чтобы вкусить другие обычаи, испытать себя в новых ситуациях», то есть в условиях «свободы».

Дополнительная информация от меня:
Зачастую русские люди, решившие уехать за границу, сталкиваются с различными стереотипами и предрассудками. Некоторые считают, что они отрешаются от своей культуры и традиций, в то время как другие воспринимают их как избегающих обязательств и стремящихся к безудержным удовольствиям. Однако, как показывает пример Салтыкова, мотивы русских людей для переезда за границу далеко не всегда поверхностны. Им также интересно познавать новые обычаи и жизненные условия, чтобы расширить свой кругозор и проникнуться новыми ценностями.

Читать бесплатно онлайн Заметки в поездку во Францию, С. Италию, Бельгию и Голландию. - Михаил Салтыков-Щедрин

Какие ощущения должен испытывать русский человек за границею? зачем он туда едет? с каким образовательным запасом едет? – вот вопросы, которые невольно рождаются в уме читателя при виде книги, трактующей о впечатлениях, вынесенных из заграничного путешествия. И законность этих вопросов сделается вполне понятною, если мы припомним, что слова «за границей» до сих пор не утратили для нас несколько особенного, почти обаятельного значения.

Мы, русские, еще далеко не освободились от привычки отделять свое от заграничного, и притом отделять довольно резкою чертою. У нас свои порядки, свой жизненный строй, там – свои порядки, свой жизненный строй. Предположив даже, что, в крайних своих проявлениях, это различение своего от заграничного есть наследие прошлого, все-таки надо будет сознаться, что корень этого явления настолько глубок, что даже успехи настоящего не могут вполне уничтожить его. Стало быть, действительно в заграничной жизни было нечто иное, и притом не только в смысле племенном или климатическом, но и в смысле общественном. И надо думать, что это иное свидетельствовало не во вред заграничной жизни, ибо русский человек стремился за границу совсем не для того только, чтобы людей посмотреть и себя показать, а прежде всего для того, чтобы вкусить иных порядков, ощутить себя в иных жизненных условиях. Припомним заметки и письма путешественников сороковых годов (например, автора «Писем из Avenue Marigny»), и мы убедимся, что ощущение, испытываемое русским человеком за границей, было преимущественно ощущением человека, сознающего себя свободным от школьной ферулы. Он чувствовал себя развязнее, он сознавал себя вправе свободно мыслить и говорить и, весьма натурально, старался воспользоваться этим правом возможно широкой рукою, даже под опасением сделаться не в меру болтливым. Дома ему не было предоставлено ничего, кроме права быть мудрым, и потому за границей он прежде всего стремился воспользоваться правом поступать таким образом, как бы кодекс домашней мудрости был совершенно для него необязателен. Это была своего рода рекреация, которою человек сороковых годов пользовался, быть может, не всегда основательно, но в продолжение которой он несомненно чувствовал себя благополучным. Даже письма г. Погодина не вполне свободны от этого проказливого чувства, хотя мысль о московских кулебяках, по-видимому, ни на минуту не покидал почтенного автора. Пожить хоть год иною жизнью, а после, пожалуй, и опять сделаться мудрым до новой рекреации – вот чувство, которое говорит во всех сочинениях сороковых годов о заграничной жизни, и надо сказать правду, что чувство это производит на читателя впечатление не столько поучительного свойства, сколько дразнящего и вызывающего.

Таково предание прошлого. Разумно ли оно или неразумно – это вопрос иной, но оно утвердилось так прочно, что даже с учреждением в России новых порядков подверглось лишь весьма ничтожному изменению. Реформы следуют за реформами, а русский человек по-прежнему с ликующим чувством устремляется за границу и по-прежнему продолжает дразнить себя усладами тамошних порядков и жизни. Всем памятны появившиеся в начале сороковых годов статьи о Броках и Бруках, о китайских ассигнациях{1} и проч., – статьи, не отличавшиеся особенным глубокомыслием и не имевшие никакой другой цели, кроме дразнения. Не далее как в прошлом году один русский путешественник-публицист не нашел лучшего способа выразить впечатление, произведенное на него заграничными порядками, как взойти на президентскую кафедру прусского парламента и с ее высоты произнести речь, сказанную Сквозником-Дмухановским чиновникам уездного города, посещенного Хлестаковым. И это было очень метко. Даже растленная Франция Наполеона III – и та казалась чем-то вроде эдема, и не только со стороны свободы разврата, но и со стороны свободы мысли и действия. Стало быть, причина, заставляющая смотреть на заграничный быт исключительно с дразнящей точки зрения, еще не упразднилась; стало быть, и до сих пор не утратился повод оттенять

Вам может понравиться: