Пыльные ангелы

Ключ заедал, как всегда. Лика пнула дверь ногой – тупой удар эхом отдался в пустом подъезде. С треском щеколда поддалась. В квартиру вкатилась волна вони: перегар, прокисшая тряпка, что-то сладковато-гнилое, въевшееся в стены. Лика вдохнула ртом, привычно задержав дыхание.

Прихожая – свалка. Горы грязного тряпья – то ли одежда, то ли ветошь. Пустые бутылки из-под дешевой водки и пива валялись как павшие солдаты после боя. Одна катилась под ноги. Лика пнула ее обратно в темноту. Башмаки, пропитанные химией для полов и городской грязью, она скинула прямо у порога. Ноги гудели, будто их били всю ночь. Так оно и было. Шесть часов на ногах, отдраивая унитазы и линолеум в «престижном» бизнес-центре. Престиж – для тех, кто там сидел в тепле. Для нее – запах хлорки, въевшийся в кожу до костей.

В крохотной кухне – бардак. Гора немытой посуды в раковине, на столе – открытая банка тушенки с ржавой ложкой торчком, крошки, лужицы засохшего чего-то. Холодильник гудел, как умирающий зверь. Лика дернула ручку. Внутри – пусто. Бутылка кефира с плесенью под крышкой, пачка соли, пустое ведро из-под майонеза. И запах… Тот самый, въевшийся. Источник – мешок с мусором, расплывшийся в углу. Мухи.

– Сука… – прошипела Лика беззвучно. Не впервой. Надо было брать сегодня что-то с «раздачи». Не успела. Проспала после ночной смены, еле успела на дневную – раздавать рекламу дерьмовых кредитов у метро. Три часа под ледяным ветром, в тонкой ветровке, с дурацкой табличкой. Люди шарахались, как от прокаженной.

Она схватила пластиковый пакет из угла – вчерашний, с остатками чужой пиццы, которую рискнула стащить с помойки бизнес-центра после уборки конференц-зала. Кусочки засохли, но съедобно. Для Сёмы. Для себя – хватит и этого.

Тихо прошла мимо зала. На продавленном диване, под грудой вонючего одеяла, храпела Рая. Лицо опухшее, землистое. Рот открыт. От нее пахло перегаром и немытым телом. Лика сжала кулаки. Гвоздями впилась в ладони – старый способ не заорать, не схватить эту тварь за волосы и не бить головой об стену. Держись. Ради Сёмы. Скопим на этот курс – станет легче. Может… очухается? Ложь, горькая и привычная.

Тихонько приоткрыла дверь в маленькую комнатку. Здесь пахло иначе. Лекарствами. Дешевым детским мылом. И тяжелой, сладковатой болезнью, въевшейся в штукатурку.

– Сёма? – шепотом.

На узкой кровати под застиранным одеялом шевельнулся комочек. Лика подошла ближе. Сёма лежал на боку, лицом к стене, худенький, как прутик. Волосы, редкие после химии, слиплись на висках. Он дышал часто, поверхностно. Лика опустилась на колени у кровати, положила руку ему на лоб. Горячий. Опять.

– Сестрёнка? – слабый голосок, хриплый.

– Я, солнышко. Как ты?

Он медленно перевернулся. Глаза огромные, темные, ввалившиеся в синеватых кругах. Лицо – восковая маска боли. Он попытался улыбнуться, но получилась жалкая гримаса.

– Нормально… – прошептал он. – Только спинка… болит. И ножка.

Лика знала. Нейробластома. Эта сволочь грызла его кости. IV стадия. Слова врача – «агрессивная», «низкие шансы», «очень дорогое лечение» – колотились в висках. Цифры на бумажке из поликлиники, зажатой в кармане, жгли кожу. Недостижимые.

– Сейчас, Сёмка, сейчас… – она встала, подошла к тумбочке. Баночки с таблетками, пузырьки. Шприцы. – Надо укол сделать. Обезболивающее.