The Backrooms: Zero lobby

Глава 1: Уровень 0 „Учебный уровень“

Часть 1: Разрыв

Мир вернулся к нему не сразу, а по частям, нехотя, словно пробуждаясь от долгого забытья. Первым прорвался сквозь пелену беспамятства звук. Он зародился где-то в глубине, на самой грани слуха, – низкий, гудящий гул, похожий на сонное жужжание спрятанного в стене трансформатора. Этот звук не просто слышался – он ощущался: вибрировал в костях, давил на перепонки, наполняя собой всё пространство до краёв, вытесняя саму тишину.

Затем, медленно и влажно, подступило обоняние. Воздух оказался густым и тяжёлым, пропитанным странной, приторной сладостью – будто от старого ковра, годами вбиравшего в себя пыль и тлен. К этой сладости примешивался терпкий дух пыльного чердака и едва уловимый, но стойкий запах влажной штукатурки – сырой, пронизывающий, пахнущий временем и забвением.

И лишь в самом конце, преодолев сопротивление слуха и обоняния, словно сквозь плотную пелену, начало пробираться зрение. Тьма поредела, пошли первые, неясные разводы и тени.

Одно мгновение – последнее в той, прежней жизни – Рамиль протягивал руку к холодной металлической ручке двери своего офиса, уже слыша мысленным слухом предстоящий разговор. В следующее – плотный ковер под ногами внезапно поплыл, превратившись в шершавое желтое волокно, о которое он с размаху споткнулся.

Мир накренился, опрокидываясь куда-то вбок. Он не упал, нет, его тело, движимое инстинктом, беспомощно качнулось, описав неуклюжую дугу, а руки, забыв о своей цели, сами собой выбросились вперед, цепляясь за неустойчивый воздух. И тогда, в этой зыбкой пустоте, его настигло собственное сердце. Оно забилось с такой дикой, животной силой, что каждый удар отдавался в висках тяжелым молотом, вытесняя саму возможность мысли, наполняя череп гулом, схожим с тем, что стоял вокруг.

– Что за… – начал он, но его голос, тихий и хрупкий, был без остатка поглощен все тем же монотонным, всезаполняющим гулом. Не звук, а физическая субстанция, в которой тонули слова.

И тогда, медленно, преодолевая сопротивление навалившейся на плечи невесомости, он обернулся.

Бесконечность.

Это было единственное, плоское и безжизненное слово, которое зацепилось в опустевшем сознании, бессильное описать то, что его взгляд, его мозг, его всё существо отказывалось принимать. Он стоял, затерянный в самом сердце лабиринта, сложенного из одинаковых, до тошноты знакомых жёлтых комнат. Они расходились во все стороны, теряясь в зыбкой дымке, – геометрический ад, лишённый начала и намёка на конец.

Стены, пол, сводчатый потолок – всё было выдержано в одном и том же гнилостно-медовом оттенке. Цвет был физически осязаем, он давил на глаза, словно густой сироп, вызывая лёгкую тошноту. Сверху, за решётками, горели длинные флуоресцентные лампы. Они не светили, а мерцали – с неровным, раздражающим ритмом больного сердца, и с каждым их судорожным вздохом резкие, искажённые тени дёргались и сползали со своих мест, создавая жутковатую иллюзию движения на периферии зрения.

Но хуже всего был воздух. Он висел неподвижной, спёртой массой. Тёплый, примерно 25 градусов – та температура, что в ином месте могла бы считаться комфортной, – здесь была похожа на дыхание спящего чудовища. Им невозможно было надышаться. Каждый вдох был пустым, он не приносил облегчения, лишь оставлял на языке привкус пыли и статики, а лёгкие, сколько их ни расправляй, всё равно оставались чуть-чуть сплюснутыми, жаждущими настоящего, свежего глотка.