Человек, который запутался в своем пальто

Павел Львович проснулся за минуту до звонка. Это происходило регулярно, почти математически точно, словно организм сам встраивался в расписание, утверждённое когда-то кем-то. Он лежал с открытыми глазами – неподвижный, без мыслей, просто в ожидании начала дня.

Звонок сработал, как надо. Он поднялся. Зеркало в прихожей отразило знакомую фигуру – вытянутую, чётко очерченную, с тонким лицом и усталым, но собранным взглядом. Он не задержался у зеркала: утренний осмотр давно потерял всякую загадку. Порой у него возникало ощущение, что он смотрит не на себя, а на кого-то, кто просто выучил его черты.

Пальто висело там, где и всегда, – на крючке с левой стороны. Он снял его осторожно – с тем почти ритуальным уважением, что возникает к вещам, пережившим годы. Привычным движением провёл по шву – всё на месте. Пальто было частью его – внешним контуром, оболочкой, мыслью, застывшей в ткани. Он не снимал его даже в мыслях.

На улице было прохладно, но не холодно. Люди шли быстро, поодиночке. Никто не смотрел по сторонам. Город будто специально выстроился вдоль маршрутов Павла Львовича, обтекая его, не задевая.

Всё было на своих местах.

В Управлении – приветственные кивки, приглушённые голоса, тишина бумаги. Он вошёл в кабинет, сел, положил руки на стол. Кофе уже стоял на столе. В папке – три дела, одно из которых, как он знал, окажется «некорректным». Всегда было одно «некорректное». Так было заведено.

Он взял первое дело. Перелистнул. Строчки шли ровно, но взгляд зацепился. Что-то в тексте было не так – казалось, что слова были на языке, который он знал, но вдруг забыл. Слова смещались, тонули, всплывали. Он моргнул. Всё стало нормально. Просто переутомление. Слишком много повторений. Иногда он видел одно и то же имя в разных делах. Иногда – свою подпись там, где, казалось, не мог её поставить.

Он закрыл папку.

Из соседнего коридора донёсся скрип – будто открылся шкаф, старый, деревянный. Павел Львович вышел из кабинета и пошёл на звук, как будто это тоже было частью распорядка.

В архивной комнате пахло пылью, временем и железом. Он подошёл к дальнему шкафу. Открыл створку. Там, среди старых карточек и серых папок, висело пальто. Не его.

Ткань была более плотной, пуговицы – потемневшие, не на своих местах. На вешалке – табличка без подписи.

Он потянулся и надел его.

Пальто сидело на нём странно. Не тесно, не широко – скорее, неузнаваемо. Как будто оно не облегало тело, а отделяло его от мира, слегка смещая линию горизонта. На плечах появилось странное напряжение, словно ткань давила не весом, а чьим-то вниманием. Он почувствовал, как по позвоночнику пробежал холодок, будто ткань пальто впитывала его тепло, оставляя пустоту.

Он вернулся в кабинет. За столом лежали те же папки, но порядок показался нарушенным. Он был уверен, что первое дело лежало сверху – теперь оно было вторым. Впрочем, это могло быть ошибкой памяти.

Он сел. Посмотрел на кофе. Пар исчез. Кофе остыл. Как давно он ушёл в архив? Пять минут? Десять? Невозможно. Он взглянул на часы. Точное время. Всегда точное. Ему показалось, что стрелки дрогнули, когда он на них посмотрел.