Все еще Тимофей

Спасибо всем, кто помог, и всем, кто взял в руки и заметил эти слова. Ваше небезразличие греет и помогает жить.

Когда-то давно, когда я служил в Пакистане, что сразу под Гондурасом, был у нас в части кот Тимофей. Был он подрывником, а мужики его боялись и уважали.

Помню, как я с ним познакомился. Сижу на броне БТРа, забиваю трубочку, а он нес старую покрышку и бормотал под нос что-то. Потом остановился и покосился в мою сторону.

– Веревки нет у тебя, служивый? – спросил он.

– Какой я тебе в ж…. служивый? – сказал я. – Я полевой художник. Баталист!

– Ну финалист так финалист? – ответил он. – Веревка есть, говорю? Качелю хочу сделать из колеса.

– Что ж, – ответил я. – Для такого наглого кота найдется.

И лезу в свой лапсердак из гепарда. А у меня там банка бургундского, белье одной манекенщицы и отрез парчовой веревки аккурат 7 метров. Еще была колбаса, перемотанная шпагатом, но шпагат жалко. Растеряет колбаса без него свою самобытность.

Качеля вышла знатная у кота Тимофея, вся часть на ней каталась: и прапор, и комдив, заполпред, старшина, Михалыч… Все любили взмывать на ней в острие атаки, а затем уходить в штопор реалий.

Тимофей на ней спал. Не мог он уснуть спокойно без качели, привычка у него была со времен, когда он в десанте служил. Убаюкивало их в самолете, вот он и привык.

Да, сбрасывали тогда котов на врагов. Они так этому умилялись, что теряли боеспособность! Какой автомат, когда тут такой котик.

Так вот. С этой качели и началось наше с ним знакомство.

Позже мы с ним пошли в разведку. Дали нам задание пробраться в тыл противника и сделать там зарисовки с натуры. Мне цветные, а Тимофею просто графику. Взяли зеленой пастели, ее больше всего на войне уходит, вся техника-то защитного цвета. И трава повсюду. А Тимофей рисовал угольком. Его рисунки по телевидению в хронике передавали. А ТВ в то время было черно-белое.

Ползем мы с ним, значит, третью ночь подряд. На спине этюдник, картон, собачён, разит ком де гарсон, защитный зеленый. Лапсердак с бургунским. У Тимофея патефончик на тележке, пластинки, икра, пряники и кусок окуня. И вот наконец из-за гор показался долгожданный вражеский тыл. А кругом враги. И такие морды у них вражеские, что врагу не пожелаешь. Стали разбивать скрытый лагерь. Сперва подняли флаг. Но не советский, советский враги сразу заметят. Мы подняли флаг забвения. Сами его с Тимофеем придумали. Изучали с ним Кандинского да Иттена и придумали комбинацию цветов и пятен, глядя на которую человек понимал, что ему нужно проследовать в сад и не докучать особо любопытством. Затем натянули палатку, надули двух львов у входа. Резиновая кариатида, к сожалению, надувалась плохо, и наш тимпан фронтона остался без должного лоска. Зато удалось установить шпиль. Далее кресла, столик, мольберт, походная шалашовка-карлица с опахалом. И все казалось готово к пленеру, но!!!

Тимофей стал шарить по своим кармашкам и что-то искать. Всего у него было пять кармашков. Четыре спереди и один сзади. Шарил он в первом, потом во втором, третьем, четвертом, потом опять в первом. Все уже наизнанку вывернул, а в пятый не лезет. Уже по третьему кругу пошел их проверять, а пятый не трогает.

– Чего ты в пятом не посмотришь? – говорю я.

– Это моя последняя надежда. Если в нем не будет, то все, капец. Значит, нигде не будет. Не хочу надежду хоронить.