Улыбка из далёкого прошлого

Такого отстранённого взгляда я ещё не видел. Глаза лишь механически бегали из стороны в сторону: ни интереса, ни испуга, ни тревоги или злости. В них не было ничего. Пустота. Такая пугающая пустота, что хотелось убежать от неё подальше, лишь бы она не поглотила и тебя заодно, словно чёрная дыра.

Таким Виктор Иванович приходил на работу каждый день, в своём стареньком пальто цвета пасмурного неба и грязно-коричневых ботинках. Он совершенно не казался неряшливым или странным, но он чем-то, помимо глаз, точно отличался от всего остального коллектива, и от меня, в том числе. Его обязанность заключалась в проведении самых тяжелых операций, за что его уважал весь город и даже за его пределами. Только делать он это стал без былой увлечённости, интереса, но с той же сосредоточенностью и аккуратностью. За его плечами одна единственная смерть, и то, ситуация была безвыходная.

Странно мне было слышать о совместных выходных и праздниках у коллег по работе, ведь Виктор Иванович и я, его подопечный в хирургическом кабинете, даже редко когда разговаривали друг с другом не о пациентах. Но однажды я всё же не вытерпел:

– Ну вот, спасли, казалось бы, ещё одного безнадёжного бедолагу! Неужели вы даже не улыбнётесь? Да что же с вами такое?

На секунду мне показалось, что в его глазах что-то сверкнуло, но это оказались очки, плотно прилегающие к носу врача.

– Не идёт дело… не идёт.

– Что? Какое ещё дело? Вот же, смотрите, дорогой Виктор Иванович, все живы здоровы!

Но я заработал лишь ещё один мимолётный блеск серебристых очков и кроткое «не отвлекайся», хотя отвлекаться уже было не на что. Желание узнать, в чём дело, и если будет необходимость, предоставить свою помощь, только сильнее запылало жарким огнём в моём сердце. Но на сегодня разговор уже был исчерпан, поэтому я поплёлся домой, обдумывая, какая сильная буря могла так сильно засыпать человеку глаза, что он перестаёт видеть всё вокруг, кроме рутинной работы.

Однажды я решил наведаться прямо домой к Виктору Ивановичу, хоть и не был абсолютно уверен в том, что не останусь стоять за дверью до самого утра. Но прежде чем постучать в массивную железную дверь, я приложился ухом к замочной скважине. А услышал я то, чего не слышал, наверное, несколько лет. Его смех. Удивительно, каким звонким оказался его бас, какой детской весёлостью было наполнено каждое «ха-ха-ха». Гадая, над чем же так сердечно потешается Виктор Иванович, я смог постучаться только минуты через три. И, кажется, сделал это зря, так как смех тут же прекратился, будто кто-то заморозил голосовые связки многоуважаемого хирурга.

Виктор Иванович пристально посмотрел в глазок, затем нехотя отворил дверь и уставился на меня таким строгим взглядом, что мне захотелось закрыть дверь с внешней стороны и больше никогда не беспокоить этого странного человека. Лишь в первую секунду, когда наши взгляды пересеклись, мне показалось, будто глаза его были чуть менее пустыми, чем обычно. Все оттенки коричневого и серого были собраны здесь, в квартирке хирурга. Я успел заметить кусочек обоев, уныло свисающий со стены, да небольшую табуретку, а под ней две пары обуви. Странно, ведь такие люди как он, обычно прилично зарабатывают! Двери были наглухо закрыты, а всё остальное я просто не мог разглядеть за врачом.