МУАР

– Дом надо продавать, – знакомый голос, родные черты. Бабушка сидела у окна. На столе возле нее дымилась большая кружка с чаем. Любимый зеленый платок завязан на тугой узел под подбородком. Прямой, уверенный взгляд, как всегда, вдумчивый. В глазах – умиротворение. Я чувствовала, что ей, наконец-то, спокойно. И больше не больно…

Бабуля умерла пятнадцатого октября, вечером. Разумом я понимала, что все к тому идет. Болела она давно, но держалась за жизнь цепко – такой характер, сдаваться не умела. Потом приснилась мне после похорон. Спросила, почему не сделали гидроизоляцию – мокро лежать. А хоронили, и правда – полно воды было. Бабушка и там себе не изменила. Терпеть не могла халтуры. Всегда ругала за плохо уложенные дрова, невымытые плинтусы, порезанную при копке картошку, подмоченное сено. Всю жизнь работала, спины не разгибая, и результат работы был для нее за счастье. Ну, а теперь, вот, приснилась – на кухне, за чаем. Может, мне просто хотелось увидеть ее такой умиротворенной, хотя бы и во сне… Кухню заливал солнечный свет. Его было так много, как бывает в жаркий полдень, когда глаза прячешь за ладонями, и везде желтые зайчики скачут, куда ни глянь. Сейчас он слепил глаза здесь, в доме номер пять по улице Октябрьской. И это было странно.

С самого детства не помню, чтобы здесь было солнечно и тепло. Дом пугал меня. Он казался огромным и жутковатым. Большие комнаты с широкими, высокими окнами, в которых почему-то всегда не хватало света. Я щелкала выключателем, и становилось спокойнее. Бабушка ругалась, что я транжирю электроэнергию, а я, нет-нет, и снова включала. Не могла иначе.

Сводил с ума большой темный коридор со встроенным шкафом, который почему-то был заперт на замок. Вечером, если нужно было перейти из комнаты в комнату, я не шла, а бегом проскакивала сквозь коридор. Сердце замирало, казалось, вот-вот, сейчас из шкафа вылезет что-то немыслимое…

Дом не терпел теплых рук и ног. Мерзли все, несмотря на русскую печь и печку-котел на кухне. Новенькие отопительные трубы густой сетью расходились по всем комнатам, но не грели. Как говорил дедушка, в них не было достаточной циркуляции воды. После строительства дом осел, и повело трубу, подводящую к котлу воду. Бабушка крепко ругала деда, что купил «холодильник». Он сильно переживал и божился, что все исправит, что нужно только время.

День, когда дед «выбил» в местном леспромхозе этот дом, стал одним из самых счастливых. Мы всей семьей – мама, папа, сестра и я – пришли его смотреть. Дед размахивал руками, показывая, какие большие здесь комнаты, гладил русскую печь, радовался, что теперь у него будет отдельный кабинет. Мы смеялись: «Дедушка, тебе-то зачем?». А он уже рассказывал, чего понастроит во дворе, какую заведет скотину, чтобы было все свое: мясо, молоко, яйца…

Дед слов на ветер не бросал. Буквально через пару месяцев поставили добротный хлев с сеновалом, баню, выкопали колодец, соорудили теплицу, дровяник, завели корову, козу, поросят и куриц. Забот, конечно, значительно прибавилось и у хозяйки дома. Но бабушка работы не боялась, по образованию была ветеринаром, обращаться со скотиной умела. В поселке почти каждая семья держала корову либо козу, да еще в леспромхозовском подсобном хозяйстве имелись конюшня и свинарник, довольно большие. Поэтому бабушка каждый день бегала по вызовам: у кого корова отелиться не может, у кого поросята заболели… Бабуля хватала свой небольшой зеленый чемоданчик и мчалась на помощь. Быстро-быстро перебирала ножками, сама вперед всем телом наклоняясь, ей казалось, так скорее получается. Росточком маленькая, худенькая, шустрая. Все в поселке знали ее фирменную походку. Издалека узнавали: «О, Николаевна бежит!». Работала она ветеринаром очень долго, пока силы были.