Руины тигра – обитель феникса

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Плат А. Д., 2025

© Оформление. ООО «МИФ», 2025

Посвящается всем тем,

кто когда-нибудь думал,

что судьба предопределена

Ветер срывает тёмно-бурые листья и кружит, кружит по всему саду. Те падают на влажную пахучую землю, образуя мягкий ковёр. Мне невыносимо сидеть за свитком с кисточкой и тушью и бессильно глядеть в окно. Пухлые, налитые облака бегут по лазурному небу – явно к вечеру пойдёт дождь, а сейчас короткий просвет, когда можно нагуляться. Я закусываю губу. Думаю, мама простит, если я ненадолго без спроса убегу наружу. Конечно, пожурит, но не всерьёз. Скажу в своё оправдание, будто не хотел гулять после ливня, чтобы не запачкаться.

Беру тёплую накидку от ветра и тихонько, никем не замеченный выбираюсь в сад. Со стороны озера доносятся крики уток. В саду собрали почти весь урожай, даже айву и самые поздние груши, лишь хурма стоит вся в рыжих солнечных шариках.

Мне нравится, как пахнет осень: влажно и терпко, преющим сеном и звериным мехом, кострищем со стороны кухни, где вялят фрукты на зиму. Огонь разжигают раз в несколько дней в глубокой яме, потом вокруг оставшихся углей на глиняных черепках раскладывают собранный урожай, в основном груши и яблоки, и закрывают большой крышкой. Мама сама руководит поваром и служанками. Ей нравится такая работа.

Хрустит сук, я оборачиваюсь на шум. Сердце дёргается в груди: вдруг это кабан или медведь случайно забрёл из леса? А я один и без оружия.

На дереве сидит девчонка – не старше меня, лет двенадцати. Солнце мелькает среди облаков, играет на её коже и на поспевающих рыжих плодах.

– Как ты забралась так высоко? – кричу я.

– С неба спустилась, дурачина, – отвечает она и смеётся.

Потом опасно поднимается на обе ноги, делает шаг по толстой ветке. Кажется, ей не подходит любая хурма, и она тянется к одному, особенно большому плоду. Я наблюдаю, как медленно рука сжимается на тонкой кожице, а нога соскальзывает и девочка летит вниз.

– Ай-ай-ай!

Я подбегаю и вижу, как пальцы впились в хурму, плод лопнул, и в руке осталось ярко-оранжевое склизкое месиво. Девочка поднимает на меня влажные чёрные глазки и улыбается.

– Всё-таки упала, – констатирует она и беззастенчиво задирает порванные полы своего нежно-морковного костюмчика.

Смотрю на белоснежную кожу и окровавленную коленку и невольно охаю.

– Сбегаю позову маму, – предлагаю я.

– Стой, мне страшно тут одной.

– Тогда давай руку, отведу домой. Нужно обработать рану. Ты с родителями приехала?

– А твоя мама добрая? – спрашивает девочка. – Она человек?

– Конечно, – отзываюсь я, её слова отчего-то меня задевают. Какой ещё может быть моя мама?

– Лучше помоги. – Она беспомощно протягивает ко мне ладошку, по которой размазана липкая и сладкая хурма. – Меня пчёлы покусают.

– Уже нет пчёл, осень.

– А что они делают?

– Спят, наверное.

Я хмурю брови, но принимаюсь счищать скользкую мякоть с её руки.

– Не надо лазать по деревьям, если не умеешь. Это не девчачье дело.

– Уверена, я лазаю лучше тебя.

– Ещё чего. У кого из нас коленка разбита?

Кровь так ярко алеет на белой коже среди тусклого осеннего пейзажа, что мне становится не по себе. Я громко сглатываю, и отчего-то глаза начинает щипать. Хочу что-то сказать, но слова застревают в горле вишнёвыми косточками. Что это за девочка? У нас ведь никогда не бывает гостей.