Не знаю, у кого как, а у меня полно вопросов. По поводу вообще всего. И, чем взрослее становлюсь, тем их больше. Ответов, понятно, нет. Сейчас мне двадцать один, и я уже вообще перестал что-либо в этой жизни понимать.
Самое большое недоумение вызывает любовь – с ней все совсем плохо. Единственное, что есть более-менее понятного в любви, это фраза «давай останемся друзьями». Каждый раз, когда я её слышу, чувствую себя как втулка от туалетной бумаги, которая умеет растворяться в воде: «Просто смойте меня в унитаз». И да, это вполне понятное и конкретное ощущение.
В остальном же… Сколько девушек мне сказали «давай останемся друзьями» хотя бы за последние пару лет? Я ведь был уверен, что влюблен в каждую из них. Я носил им цветы, дарил всякую фигню, писал стишки. Отвратительные, конечно, но все же. Я не спал по ночам, худел из-за потерянного аппетита. А что сейчас? Вероятно, не получится даже всех их вспомнить и расставить в хронологическом порядке. Мы можем встретиться где-то, поздороваться, поболтать или просто не заметить друг друга. И нигде ничего даже не екнет. Так вот, это была любовь или нет? Может страсть? Боже, какая невероятная пошлость…
– Это просто недотрах, – резюмировал Степа, когда я поведал ему свои мысли, – если бы ты просто получал удовольствие, а не компостировал девкам мозги, всё было бы окей.
Мы сидели в баре и занимались самой распространенной в наших широтах терапией – пили. Толку от этой терапии, конечно, никакого, но почему-то всем она очень нравится. Положено пить крепкий алкоголь: водку, виски или коньяк, но меня такие напитки просто убивают. И не в том смысле, что я превращаюсь в пьяное неуправляемое животное, а в том, что организм мой слабоват для такой терапии. Блевать я несусь раньше, чем успеваю как следует запьянеть, поэтому напиваюсь обычно пивом. Сколько мне надо и в каком темпе, я давно уже знаю, так что при помощи этого напитка медленно, но верно я всегда достигаю нужного состояния, не загадив ботинки и не уснув лицом в салате.
Вообще-то я хотел входить в нирвану дома, но Степа сказал, что это бытовой алкоголизм, а бытовой алкоголизм – вещь безнадежная. По этой причине пить надо в каком-то заведении.
– Надо к людям идти! К людям! – повторял Степа снова и снова после каждого моего фиаско.
И мы шли в какое-нибудь заведение. И сейчас тоже пошли. Я рассказывал своему лучшему другу про Наташу, про то, как всё замечательно складывалось и как неожиданно закончилось.
– Почему? – спрашивал я Степу пьяным голосом. – По-че-му?
Степа расплывался у меня в глазах и отвечал:
– Петя, я её сам не знаю. Только по твоему рассказу. Но и так понятно, что она просто хотела потрахаться с чуваком с радио. Для коллекции типа. Хотела и потрахалась. Вот и всё. Ты не при чем.
– Это т-точно, – согласился я угрюмо.
– Вот в этом твоя главная проблема, – говорил Степа. – Нет, чтоб радоваться: во, какая девка на мне прокатилась! А ты тут сопли развозишь.
– Так ведь… как же теперь?
– Да никак! Эта ушла, другая придет. Та, которая твоя, никуда не денется.
