Цесареград, Великая Держава Остланд
– Это письмо, – сказал цесарь Остланда, – вполне может быть подделкой. И его недостаточно, чтобы подорвать наше доверие к правителю Чезарии, нашему давнему другу…
Он держал послание двумя пальцами, чуть на отлете. Советник по иностранным делам стоял, аккуратно глядя цесарю в подбородок.
– Ваше величество, – говорил он ровно, – позволю себе заметить, что это письмо было перехвачено вашей тайной службой. И тайная служба не сомневается, что послание подлинное. Государь, вы слишком щедро расточаете свое расположение. Я не осмелился спорить с вами, когда речь шла о Драгокраине, ибо драго – ваши исторические союзники и братья. Но Чезария, право слово! Капо будет торговать вашей дружбой с той же легкостью, с коей он торгует вином и маслом, и это письмо – тому подтверждение!
– Еще наша матушка, – начал цесарь, – считала союз с Чезарией плодотворным, особенно в случае… продвижения на Запад.
Цесарь все чаще теперь ссылался на мать, и не только Стефану казалось, что это дурной знак.
– А вы, князь Белта, – сказал Лотарь, – напомнили нам об одной старой поговорке. Относительно того волка, который все смотрит в лес, как его ни корми. Нам все больше кажется, что, сколько вас ни корми, останетесь белогорцем и смотреть будете только на Белогорию, в какую бы войну мы ни оказались втянуты. Уж не оттого ли вы так враждебны к нашей дружбе с Капо Чезарии, что там до сих пор укрываются ваши повстанцы?
Стефан моргнул и снова уставился в выбритый цесарский подбородок.
«Нет ничего странного в том, что я забочусь о своей стране. Странно, что его величество не заботится о своей…»
– И нам порой действительно кажется, что мы слишком щедро расточаем нашу дружбу…
Вот и все, понял Стефан Белта. Слишком долго и слишком непонятно ходил он у цесаря в любимчиках. Теперь – отставка, вон из столицы… И хорошо, если разрешат вернуться в Бялу Гуру, а не отправят в Замерзшие земли.
Но Лотарь, Лотарь… ведь не дурак и не слабый правитель, что же с ним творится?
– Ваше величество, – сказал он, – вы знаете мое мнение о походе на Флорию. А союз с Чезарией кажется мне в данных обстоятельствах… безумием.
Над этим в самом деле можно посмеяться: белогорец, бывший пленник – и беспокоится о мире в Державе больше, чем ее законный правитель. Дома всегда говорили: что Остланду беда, то нам на руку. Но Стефан прекрасно понимал, что станет с указом о «домашнем правлении» в княжестве, если они теперь ввяжутся в войну. С тем самым указом, который он чуть не зубами выгрызал из цесарского совета. В лучшем случае о нем просто забудут. В худшем – поманят им белогорцев, чтоб сделать из них верных солдат Державы, и все равно – забудут. И это если победу одержит Остланд. Если же войну выиграет Флория… Сейчас Тристан рад всем, кто не рад цесарю, но после… Там, в княжестве, его друзья верили, что флорийцы желают им помочь. Глупцы, глупцы; такие же, как тот, что сейчас глядел на него до отчаяния прозрачными голубыми глазами. А вокруг глаз – темные круги… Добрая Матерь, не хватало только, чтоб он запил.
Чезарскому капо Стефан пяти грошей не доверил бы и в мирное время, что уж говорить о военном… И в перехваченном письме от их посла четко, даже без обычных завитушек говорилось о нерушимой дружбе Флории и Чезарии…
