Любят тихо, громко только предают

Вместо пролога.

Из открытых настежь балконных окон слышался пронзительный крик ласточек. Птицы беспрерывно мельтешили у самых стекол, время от времени входя в опасные виражи. Сидя на подоконнике, Тая наблюдала за полетом одной и той же ласточки – она то пряталась в зазоре между этажами высотного дома напротив, то камнем падала вниз. В такие моменты Тая на мгновение задерживала дыхание – вдруг разобьется? Но, птица взмывала вверх, едва коснувшись брюшком кроны цветущего во дворе каштана, будто сила притяжения была над ней не властна.

Из окна было видно море – сейчас синее, с багряными мазками по глади, оно поблескивало в предзакатных солнечных лучах. Бескрайнее, оно притягивало взгляд, манило теплыми водами. На горизонте виднелось несколько кораблей – скорей всего, те дожидались входа в порт. На отмели, что широко протянулась параллельно линии берега, отдыхали люди – издали не разглядеть было тел, лишь только догадаться, что за движущиеся точки то были.

Тая подтянула к животу ноги, сцепила на них ладони, еще раз обвела взглядом двор и окрестности.

Она выросла здесь – на мирной, уютной улочке, среди буйной зелени и, взметающего волосы порывами, южного соленого ветра. Часто гуляла с мамой по тенистой каштановой алее, собирала плоды в плотный цветастый мешочек, чтобы потом мастерить поделки в школе, или бросаться каштанами из окна в забияку Вовку с первого этажа. Помнится, что метила специально мимо, чтобы ненароком не попасть по вихрастой голове, но парень все равно жутко злился, что какая-то малявка имеет смелость кидать в него крупными, отполированными до блеска каштанами. Родители, прознав о тех шалостях, провели серьезную воспитательную беседу и категорически запретили швырять что-либо из окон, поскольку – шестой этаж, и предметы набирают приличную скорость: можно, к примеру, разбить лобовое стекло соседской машины, или покалечить нечаянного прохожего. Тая кивала, слушая родительские наставления, и стыдливо прятала глаза. Ведь не объяснишь им, что кидала только по соседскому грубияну, и только тогда, когда во дворе никого другого не было, ведь восседай в тени беседки одна из всевидящих старушек, все выяснилось бы уже давным-давно.

В родном районе Тая знала каждую тропку, каждую лазейку. Здесь жили друзья детства, родители тех, кто разъехался по необъятной стране. Иногда она выгуливала ротвейлера тети Иры с пятого этажа, потому что та допоздна оставалась на работе, а нерадивый сын, что так опрометчиво завел большую собаку – вечно мотался по командировкам.

Оставлять всё это: с одной стороны, вроде бы ненужный багаж из старых воспоминаний, знакомств, связей, а с другой – теплые моменты, что уже никогда не повторятся, искорки памяти, что разгораются ярче, стоит увидеть знакомое кривое дерево в соседнем дворе, или надпись на асфальте «Юра – дембель 98»; оставлять это – было искренне жаль.

Тая даже не подозревала, что вот эта квартира, улица, район, выученный наизусть вид из окна – занимают в сердце кусочек, без которого реальность будет уже не «та». Да, будет другая жизнь, новые воспоминания и знакомства – может статься, что и не хуже вовсе, но это будет другое, новое, не то. Исчезнут отметки роста на дверном косяке, что рисовала мама черным фломастером, когда маленькой Тае взбредало в голову померить, насколько выросла за лето, они остались после свежего ремонта, потому что девушке захотелось сохранить кусочек детских воспоминаний – сентиментальных, наивных. Теперь ведь не выломаешь косяк, не унесешь с собой, а все, что осталось от памяти о маме – здесь, в этой квартире.