Когда я уйду

Капуста исчезла. Я стою перед открытым холодильником, позволяя прохладному воздуху красться по моим голым бедрам. Отодвигаю стопки пищевых контейнеров с остатками обедов, которые мы никогда не съедим. Обыскиваю контейнер для фруктов, даже извлекла на свет божий черешки увядшего сельдерея (интересно, кто-то успевает съесть весь пакет сельдерея, прежде чем он станет жестким, как резина?). На самом дне собралось нечто вроде слизи. Нужно его помыть.

Я добавила еще одно дело к мысленному списку обязанностей. И даже вытащила упаковки молока и сока с верхней полки и заглянула за них.

Пусто.

Капуста определенно исчезла.

И тут из гостиной доносится пронзительный визг Королевы Гертруды, нашей абиссинской морской свинки. Только тогда я понимаю, что случилось с моей зеленью.

И чувствую, что гнев пузырится во мне, как в бутылке «доктора Пеппера», долго катавшейся по полу машины. Ожидая, чтобы сняли крышечку, – тогда-то наконец можно вырваться на волю из пластиковой тюрьмы.

Это всего лишь капуста.

Это всего лишь капуста.

Это всего лишь рак.

Полагаю, что мой гнев – это всего лишь замаскированная печаль. Так сказал психотерапевт на одном из сеансов, которые я согласилась посещать четыре года назад, когда у меня был рак груди.

Да, был.

Но сейчас я думаю, что гнев – это просто гнев при мысли о том, что у меня, возможно, снова рак груди.

Да, снова.

Кого еще рак поражает дважды до тридцати? Все равно что дважды попасть под удар молнии. Все равно что дважды выиграть в лотерею «Мега Миллионс». Все равно что выиграть в раковую лотерею…

– Доброе утро.

Джек появляется на кухне, зевающий, в помятой майке, на которой написано: «ПОСТОРОНИСЬ. Я ИДУ ПОПЫТАТЬ СЧАСТЬЯ В НАУКЕ», и зеленых штанах от хирургического костюма. Вытаскивает термокружку из шкафчика над раковиной и помещает под носик нашей кофеварки. Сыплет в машину порцию утренней смеси и нажимает кнопку. Я глубоко вдыхаю. Хотя я больше не пью кофе, все же обожаю его запах.

– Джек, – отвечаю я и, отложив на время свою рекогносцировочную миссию, подхожу к стойке, где держу наготове блендер. Насыпаю чашку замороженной малины в стеклянный кувшин.

– Да, малыш?

Он подходит сзади и целует меня между ухом и щекой. Звучное «чмок» отдается в барабанной перепонке.

– Бенни! – произносит он тоже прямо мне в ухо, когда наш трехногий метис терьера рысит в комнату, и встает на колени рядом со мной, чтобы приветствовать его.

– Вот хороший мальчик! Как ты спал? Спорю, ты голоден! Ты голоден, малыш Бенни?

Бенни стучит хвостом по розовой плитке кухонного пола, благосклонно принимая все старания потереться носом об нос и почесать за ухом.

Джек встает и направляется в кладовую, насыпать корма в миску Бенни.

– Это ты скормил Герти капусту, которая лежала в холодильнике?

– О да, – пожимает он плечами. – Огурцы кончились.

Я стою и молча смотрю, как он хватает банан из миски с фруктами на стойке и начинает чистить. Бенни с довольным видом хрустит своим завтраком.

Джек откусывает от банана и наконец, заметив тяжесть моего взгляда, смотрит на меня. Потом на блендер. И легко хлопает себя по лбу свободной от банана рукой.