Цикличность

«Мир наш изменчив и непредсказуем, словно горная река весной.

Вчера нами правил один король, сегодня другой, а на завтра королей уже не хватит.

Твой дом чрез сотню лет переменится или вовсе исчезнет.

Дети детей твоих детей будут помнить лишь имя твое.

А дети детей их детей не вспомнят и его.

Но душа твоя продолжит вечное странствие в этом мире.

Посему велик тот, кто добровольно лишает себя ее, во имя человеческого блага».

Гийом Морби «История Северной Страны».

862 год со дня Возрождения. К югу от перевала. Главный северный тракт.

Капля дождя угодила мне прямо за ворот. Я поежился, поправил свою красную накидку и тихо ругнулся. Хорошо бы сейчас в теплые хоромы, да чего-то горячего съесть. Но в сотне верст вокруг нет ни одной захудалой деревушки, ни одного покошенного постоялого двора. Занесла же нас судьба в эти дремучие края. Полное запустение. За ту неделю, что мы начали подниматься в горы, по дороге все больше заброшенных селений видели, чем обжитых. И тишина. Только ночью слышно как звери в лесу шумят. И то, делают это как-то странно, боязливо. Будто боятся, что их услышат.

В дороге всегда встречаешь каких-нибудь людей. То просто нагоняешь попутчиков, и вы сбиваетесь в кучу, чтобы спокойней было. То наоборот, набредаешь на лихих ребят с большой дороги. Те, конечно, видя мою накидку и белые штандарты учителя – не нападают. Но все равно, замечаешь какие-то приметы: стоянки, следы, потушенные костры и так далее. То, почему можно судить о том, что здесь недавно был человек. На этом же тракте за целую неделю нам ничего подобного не попалось.

Один раз я ушел немного вперед с дозором, дорогу разведать. Я вообще люблю солдатам помогать. Учитель на это смотрит сквозь пальцы, хотя, вроде как, статус чудотворца не потворствует с наемниками дело иметь.

Так вот, ушли мы шагов на триста вперед, и увидел я мужика, что брел по тропе. Честно скажу, прям обрадовался. Наконец, хоть кто-то встретился. Окликнул – нет ответа. Не сразу догадался я, кого вижу, все звал этого мужика. А он сухим оказался. Одна оболочка, жизни в ней нет. Я сухому помог, конечно, упокоится окончательно. Однако, раз сухие свободно прямо по тракту бродят, значит сюда даже судьи не заглядывают. А для них это важное дело – по миру сухих искать. Они иногда плошают, конечно, но чтобы прямо на северном тракте встретился сухой, такого я и не слышал даже. Поганое здесь место – мертвое.

А еще этот мерзкий, холодный дождь, что шел уже битых три дня с редкими перерывами. Дороги размыло напрочь. Один из кучеров вчера за ужином сказал, что даже если дождь прекратиться прямо сию секунду, то еще два дня будем ждать, чтобы дорога хоть немного подсохла. А потом, как дойдем до перевала, будем еще там торчать невесть сколько, пока подвернется возможность через горы перемахнуть. И, главное еще до начала холодов успеть, ибо зимой через перевал не ходят.

Когда ливень только начался, мы еще как то сопротивлялись непогоде, шли вперед. Но потом увязли окончательно, и стали лагерем в этом заброшенном селении. Вояки очень лихо один дом подлатали, там и расквартировались. Но там от порядочного дома только крыша-то и есть, все равно сыро, заплесневело и холодно. Вон половина отряда уже начали стыть и заболевать. Люди из обслуги не стали что-то грандиозного замышлять – прямо на повозках укрылись. А учитель, по неясной причине, приказал шатер разбить в разрушенном храме. Будет, мол, там ему спокойнее. Храм этот был разрушен настолько, что я даже не мог определить, в честь кого он был воздвигнут. Да, если честно, без подсказки я бы даже не смог сказать, что это храм.