Я родился в немного странной семье, полной удивительных историй, недомолвок и тайн. Мне кажется, что я никогда до конца не узнаю своих родителей и всегда будет нечто, что меня будет удивлять в них. Сейчас мне семнадцать, столько, сколько было моей матери, когда она встретила моего отца. Трудно поверить, но ему тогда было десять. Вся их история полна каких-то невероятных совпадений. Когда они встретились впервые, не прошло и полгода, как они расстались. Почти через восемь лет они встретились вновь. Их спас один и тот же человек. И он и она были в опасности, и он и она были спасены и встретились где-то в снегах, в богом забытом месте. Еще через восемь лет они поженились. Потом родился я, а через два года и моя сестра Вера. Мне кажется, мои родители достаточно постарались для того, чтобы сделать нас нелюдимыми дикарями. Моя сестра постоянно возиться с землей и растениями, как и моя мама. Я люблю путешествовать. За два года, с тех пор, как меня стали отпускать самого, я объездил много мест на Островах. До этого я днями просиживал, изучая разные карты. Это отец привил мне любовь к картам. Он рассказывал, что в моем возрасте тоже очень любил путешествовать. Верится с трудом. Целыми днями он заседает либо в своей библиотеке, либо в беседке во дворе. Он либо думает, либо читает, либо пишет. Я не могу представить его где-нибудь вне этих мест и вне этих занятий. Он тоже говорит, что никогда не думал, что будет заниматься тем, чем занимается.
Если бы в это время вы зашли к нам в дом или во двор, вы скорее всего встретили там отца, сидящего за книгой, маму, переставляющую горшки с цветами, Веру, занимающуюся приготовлением удобрений, и меня, прописывающего маршрут очередной поездки. Целый день может пройти без каких-либо разговоров вообще. Даже «подай ложку» никто не скажет. Но сегодня не такой день. Сегодня папе пришло письмо от его друга из Африки. Он внимательно его прочитал, а затем позвал нас, чтобы прочитать его нам и обсудить.
Махта, так зовут папиного друга, старше его и в чем-то заменяет папе его отца. Его родители умерли, когда ему было десять, его бабушки и дедушки не стало пять лет назад, а с Махтой он мог обсудить то, о чем не мог говорить с нами. Но сегодня было такое письмо, каким он хотел поделиться.
Солнце потихоньку уходило за горизонт, мы сели в беседку, мама разрезала вишневый пирог, а Вера разливала чай из роз, который делала сама.
«Здравствуйте, Айзек, Мария, Эмиль и Верочка», – начал мой отец.
Мой отец, Айзек Мали, сидел в глубоком кресле с мягкими подушками. Темноволосый мужчина среднего роста, не худой и не толстый, постоянно в одних и тех же шелковых штанах красновато-коричневого цвета и легкой шелковой бежевой рубашке без воротника. На его ногах коричневые кожаные потертые ботинки, которые он никогда не зашнуровывал и не расшнуровывал. Сколько я себя помню, столько помню и эти ботинки. Он сидел рядом с небольшой дополнительной лампой, которая освещала письмо и его лицо. У него всегда было спокойное, сосредоточенное лицо с немного удивительными глазами. В них нет ничего необычного внешне. Очень темные карие глаза. Но когда его взгляд концентрируется на ком-то, кажется, что он просвечивает его насквозь. Сейчас он смотрел на маму, которая подвала ему чай. На маму он всегда смотрит по особенному, будто на какое-то сокровище. Моя мама Мария всегда смотрит на него спокойно. Она в принципе редко смотрит в глаза. Такое ощущение, что она всегда где-то в своих мыслях, и с другими людьми она пересекается только по необходимости. Как-то я спросил у нее «как вы поженились с папой?», а она ответила «мы привыкли друг к другу настолько, что было бессмысленно расставаться». Как-то папа сказал, что мама очень ранимая и романтичная, я в этом сильно сомневаюсь. Не то чтобы я понимал, что он имеет ввиду, просто у меня совсем другое понимание романтики. Мама миловидная женщина, стройная, с длинными волосами, постоянно заплетенными в косу, серо-голубыми глазами и обаятельной улыбкой. Она села рядом с отцом в такое же кресло, в каком сидел он, вытянула ноги на подставку и взяла кусок пирога.
