Корень Мандрагоры

Я лежал посреди долины предгорья и смотрел на Казыгурт, эту жемчужину Небесных Гор, точнее, их западного хребта с громыхающим названием Каратау. Тянь-шаньское небо было просторным, его границы, казалось, достигали Луны, и только вокруг Казыгурта клубился туман. Гора выжимала атмосферу, доила ее и наматывала на свою вершину густой молочный пар. Эта красота могла раздавить. Но я все равно смотрел, впитывал, насыщался, потому что уже через час, а может, через секунду мое существование могло прекратиться. Я хотел забрать эту красоту с собой, забрать в тот, другой мир.

Я пытался вспомнить, как и почему все началось. Мне казалось, это важно понять, хотя я и не знал, зачем. Клубящийся вокруг вершины Казыгурта туман отсылал мою память в прошлое, где-то там были ориентиры, зацепки. А по моим венам, артериям, капиллярам кровь разносила средневековую магию, и я отдавал себе отчет, что все это может закончиться плохо. Смерть была одним из вариантов развития событий, вернее, их завершением. Смерть была вполне возможна. Сердце, спятившее от обилия чужеродных алкалоидов, могло просто послать своего хозяина к чертям и отрубиться. А если бы запаса прочности у двигателя хватило и организм переборол бы весь тот яд, которым Мара меня накачивал, еще не факт, что выдержал бы разум. Второй вариант: существование с расплавленным мозгом, безумие до конца своих дней.

Я очень надеялся, что теория Мары верна и эксперимент даст именно те результаты, которых мы ожидали. Мара… Да, все началось с него. То есть все началось гораздо раньше – может быть, в школе, в армии или институте. А может, в далеком детстве, когда шестилетним пацаном я напоролся на ржавый гвоздь… Но все те истории сформировали меня, это было мое становление, моя подготовка. По большому счету я жил лишь для того, чтобы Мара смог осуществить свой эксперимент, – теперь я понимал это совершенно определенно. Мара появился в моей жизни, неся перед собой, словно знамя, идею революции духа, и таймер апокалипсической бомбы включился и начал отсчитывать человечеству последние дни. Именно с этого началась повесть о закате цивилизации. Мы были молоды, беспечны и достаточно безумны, чтобы не только желать изменить мир, но и пытаться это сделать.

Я все еще лежал в долине предгорья, слушал шорох ветра в траве, смотрел на гору с белоснежной шапкой облаков и вспоминал события двухмесячной давности. Кто бы мог подумать! Как все было просто и даже обыденно… Марихуановое облако над журнальным столиком текло и менялось, почти так же, как туман на вершине Казыгурта, – вот почему я смог вспомнить точку отсчета. И Мара сказал тогда ключевые слова: «Замочная скважина». Простые слова, но в них наш воинствующий философ вложил новый, убийственный смысл.

Вибрация голосовых связок, воспринимаемая людьми как речь, требует воздушного потока, выпускаемого легкими. Мара же пытался говорить, стараясь по максимуму удержать внутри марихуановый дым. От этого его речь походила на вещание радиоприемника: скрипучая, с частыми короткими задержками. Я подумал, что так может говорить человек, которому перетянули веревкой гениталии, но до состояния беспричинного хохота я еще не дошел, а потому молча и сосредоточенно внимал его словам. Мара наставлял: