Оттенки чёрно-белого

Тем, кто видит мир иначе

Тем, кто видит мир иначе –

ярче, трепетней, богаче,

несмотря и вопреки,

Боже, помоги!

Помоги остаться чутким,

мягким, тонким, честным; жутким -

для бесчувственных и резких

в аргументах веских.

Пусть несутся вдаль и мимо,

на ходу меняя гримы,

виражи и антуражи

толпы персонажей.

Мы становимся богаче –

те, кто видит мир иначе, –

обновляясь на рассвете.

Искренности дети.

Небесные горы

Небесные горы сияют на стыке

времён, неслучайностей, важных событий,

свершенья надежд, череды лихолетий,

спокойствие даруя путникам дхармы.

Плывут облака, приземляется солнце,

чтоб утром опять на востоке воскреснуть,

и каждый познавший свой памятный запад

с восходом светила опять возродится.

Немудрость поступков на озере Рица

ложится на дно, исчезает из жизни.

Лишь утки плывут в голубой поволоке,

и мелкая рябь серебрится на плёсе.

Стоят, недвижимы, небесные горы,

познавшие запад, на дивном востоке,

и им поклоняются путники дхармы,

прошедшие сквозь череду лихолетий.

Танцуй и смейся

Просто танцуй и смейся.

Истовым рок-н-роллом,

ветреная девчонка,

искренне джига-дрыгай.

Ветер тебе попутный

лижет с любовью пятки.

Дерзко в ночи резвится

пламень огней костровых.

Так наступает лето:

жмут амплуа и роли.

Снято лицо и платье,

рухнул загон и стойло.

Ты перестала слышать

лязг некрасивой пасти.

Пасть превратилась в угли

ночью в огнях костровых.

Просто танцуй и смейся,

как только ты умеешь.

Нет ни лица, ни стойла.

Есть только ты и лето.

Наше всё. Пушкину

Родился русского народа

непокоряемый пророк.

Остёр, безжалостен, жесток

его язык изобличенья,

и это, право, не порок.

Тетрадь, чернильница, перо…

И вот летят по свету рифмы,

ломая сплетен логарифмы

и плавя мнений серебро.

Дрожит нечистое нутро.

Природа празднует рассвет

рожденья русского поэта,

и, величавостью одета,

роняет яблоневый цвет.

К реке ведёт неясный след.

По брегу Сороти гулять

и Святогорью поклониться,

наливку пить и веселиться,

и подлинное обожать,

и Солнце русское читать.

Тот август

Тот август выдался насквозь

пропитанным медовым квасом.

Обрамлен яблоневым спасом,

он колдовал, и всё сбылось.

Исчезли сотни веретён,

по воле Бога распрямились

стези, что путались и длились,

и опыт был приобретён.

Сняв шоры глупых важных дел,

я исцелял себя природой.

Окутанный её заботой,

иной судьбы не захотел.

Я стал свидетелем свобод -

душевных, истовых, телесных,

и чувств, доселе неизвестных,

мне стал доступен небосвод.

Качается зелёный куст,

наполнены наливкой вишни,

и «я – на месте, я – не лишний»,

мне слышится из Первых уст.

В тёплой любви

В тёплой любви деревенских просторов

розовых клеверов стелется дух,

утренний гимн запевает петух.

Нет разговоров, заборов и споров.

Длится свобода лесов и полей,

росы блистают алмазами взоров.

Нет суеты, толкотни и раздоров.

Розовых клеверов чары мощней.

Жизнь торжествует, идёт и грохочет

грома раскатами, мудростью дней.

В ней ни один фарисей – не сенсей.

Тёплой любовью кузнечик стрекочет.

Боязливый идиот

Летних дней бликуют лики

и колышется вода.

Все безмозглые безлики.

Их оскалы – ерунда.

Юмор – вместо сожалений.

Вместо нежности – сарказм.

За мой счёт – и бог, и гений,

а за свой – маразм, маразм.

Ни любить, ни жить, ни верить –

лишь надменно поучать

и своим аршином мерить

нас, умеющих звучать.

Шире ширь оскала маску.

Всяк внимательный поймёт,

что за маскою сарказма -

боязливый идиот.