1. Обречённый?
Холодный бриз, от которого кожа непременно вздрагивает и покрывается бисерными пупырышками. Шум волн, мерно покачивающий в такт его дыханию. Солоноватый запах моря, щекочущий ноздри… перемешивающийся со смрадом рыбных потрохов. Прескверных.
Примерно на такой ноте обыкновенно обрывалась попытка мечтательного Фарульва романтизировать своё нахождение (здесь удачнее, чем слово «жизнь») в портовом городишке Остмер. Каково же было это нахождение? Порой, Фари представляет себя главным героем какого-нибудь романа и в красках описывает сам себе свой жизненный путь. Примерно так:
«Пройдя свой путь до половины (или это где-то уже было? не так важно) наш Герой очутился в душном кабинете, обставленным весьма скромно: крепкий дубовый стол, чернильница, небольшой книжный шкаф да пара-троек стопок льняной бумаги и столько же перевязей газет. В комнате также имелось окно, которое, по указанным ранее портовым неудобствам, открывать не хотелось, оттого и было душно. Герой терпел все неудобства, как и смешное жалование, утешая себя тем, что занимается любимым делом, редко отмечая неприятное жжение в груди, когда приходилось выводить очередные кричащие заголовки, по типу: «Советы для выращивания помидоров» или «Очередной результат королевского кровосмешения: да здравствует Гуль в короне!» или «Похлебки из раков сегодня не ждать! Рыбаки вытащили из сетей…» и тд. и тп. Стоит подчеркнуть, что у нашего Героя не было ни своего садика с помидорами, ни знакомых во дворце, ни страсти к раковой похлёбке, но писать что-то новое для умеющих (что случалось нечасто) читать зевак было необходимо. Помимо отсутствия садика и всего прочего, у Него не было также семьи, другого хобби и банально предмета сердечного воздыхания, что все чаще сказывалось на мрачном оттенке газетных колонок.
Позволю себе отметить, что недавно наш Герой всё-таки полюбил. По-детски круглое личико, светлые, чуть спутанные длинные локоны, белёсые ресницы, тонкий стан – ангел! Только в глазах, конечно же, голубых, не было той возвышенности, кротости и жизнелюбия, которые ожидаются. Были лишь равнодушие и отчужденность, сменяющиеся искоркой интереса при звоне монет. Он впервые увидел её, освещенную лунным светом, когда шёл с работы в свою хибару. Казалось, что она источает изнутри это грустное лунное сияние. Герой, по натуре робкий (и кто ему дал такое воинственное имя?*), спрятался за ближайшей сырой стенкой и, затаив дыхание, смотрел за её небесной красотой. Выбросив сигарету, которую, Герой и не заметил, она скрылась в темном переулке и была такова.
На следующий день он, к своему счастью, видел её в том же месте при мягком холодном свете, приглушенном тучами, когда проезжающая телега обдала её грязью из лужи. Сам себя не помня, он подбежал к ней и начал отряхивать застиранную юбку. Её глаза на миг расширились в непонимании (о, как они были прекрасны, эти небесно-голубые камни!), но через мгновение они приобрели привычное состояние полудрёмы, а на губах появилась легкая улыбка. Она мягко забрала из его рук конец юбки и, не проронив ни слова, удалилась в темный (даже днём) переулок.
Через день он пришёл с цветком, стоившим ему недельную выручку – под цвет её прекрасных глаз. Наш Романтик, как ему казалось, был готов в сию же секунду сделать предложение руки и сердца нимфе, имени которой он пока не успел узнать. Среди сгущающихся сумерек он вновь узнал её – уже под фонарем. Выдохнув резко, будто решаясь на рюмку чего-то горючего (наш Герой совершенно не пил), он было сделал бойкий, пружинистый шаг вперёд, да замер. К девушке приблизилась тень из того самого переулка, покрутила в пальцах блестящую в свете фонаря монетку, и нимфа, мурлыкнув что-то неизвестному, под руку с ним скрылась в известной нам темноте.
