Все жанры Все авторы
Соблазнитель - Ирина Муравьева

Соблазнитель

Страниц

115

Год

2014

В неподражаемом произведении Бунина, под названием "Легкое дыхание", я встретилась с удивительной героиней, пятнадцатилетней гимназисткой по имени Оля Мещерская. Ее решительность и смелость поразили меня. Неожиданно для начальницы гимназии, Оля произнесла фразу: "Простите, madame, вы ошибаетесь. Я – женщина. И виноват в этом знаете кто?". Этими словами она подчеркнула свою сильную волю и непоколебимую уверенность в себе.

Однако, в произведении "Соблазнитель" я встретила другую героиню, Веру, которая не обвиняет никого в своих неприятностях. Вера сразу отмечает, что никто не виноват в том, что ее первая любовь перевернула ее мир, не принесла с собой романтических мечтаний или невинных поцелуев с одноклассником. Наоборот, Вера оказалась в постоянной опасности быть разоблаченной, позорной и окутанной страстью такой разрушительной силы, что она почти не могла похвастаться той главной приметой женской красоты, которой гордилась Оля Мещерская. Именно такой приметой было "легкое дыхание".

Эти две героини, каждая со своими испытаниями и сильным духом, показывают разные лица женской силы и красоты. Оля Мещерская символизирует юность, свежесть и уверенность, в то время как Вера демонстрирует выживаемость и силу духа в несправедливом мире. Обе эти героини заслуживают восхищения и внимания, каждая по-своему воплощая прекрасные качества женщин.

Читать бесплатно онлайн Соблазнитель - Ирина Муравьева

Книга первая

Глава I

Дочке было семь лет, она уже месяц ходила в ту самую школу, где Вера была восьмиклассницей, а сам он работал учителем. И жена его, женщина молодая, с холодным и одновременно затравленным лицом, каждый день приходила забирать свою дочку после уроков и ждала в вестибюле, ни с кем не разговаривая, не вступая ни в какие обсуждения, а просто сидела, отстраненная, надменная и несчастная, как будто бы знала, что ей суждено всю жизнь глотать горькие слезы стыда. А раньше, до осени этой, была и веселой и нежной, любила смеяться, а тут вдруг – как заледенела.

Первого сентября они вместе с мужем привели в школу свою румяную, в огромных бантах, девочку, а шестого сентября муж признался ей в таком, что у нее остановилось дыхание. Вокруг была жизнь, и ходили, скользя по мокрой листве, загорелые люди, кричали и пели, и пахло арбузом, последние астры цвели на газонах, но все это было как будто не с ними, как будто они уже и не имели с простой этой жизнью своей прежней связи.

Так в чем он признался? Постойте, не сразу. Конечно, на свете случается разное. И мало ли всяких страннейших признаний, и мало ли боли от этих признаний? Жена его, носящая чудесное имя Елена, за девять лет брака привыкла ко многому. Вернее сказать: он ее приучил. Он предупредил, что ей с ним будет трудно. Она не поверила, но согласилась. Пусть трудно, но только бы с ним. Она подбирала за ним его мысли, привычки и шутки, и все сохранялось внутри ее сердца, и там, в ее сердце, за все эти годы так много всего набралось, просто страшно. Коллекция целая, остров сокровищ. Она относилась к нему не как к мужу, законному спутнику и компаньону, а как к господину – слуга, как рабыня, хотя до него и до этого брака в ней не было даже следов униженья, тем более рабства. Откуда же рабство, когда она дочка отца-генерала, любимая дочка? Отец, правда, умер, но мать-то жива. А тут ее словно бы заколдовали. Ну, парень как парень, глаза голубые. И взгляд очень пристальный, в самую душу. Увидела и обмерла, заболела. Люблю, не могу без тебя, не могу. Хоть режь на кусочки, хоть жги на костре. Не хочешь жениться, я так могу жить. Но он почему-то женился, как будто и сам тосковал без семьи.

Когда после свадьбы он переехал к ним на Тверскую в прекрасную большую квартиру, где мать-генеральша только что сделала ремонт и поменяла мебель, так что теперь даже в кухне стояли обтянутые золотистой парчой стульчики, а полог у материнской кровати был просто музейным, и днем этот полог, присобранный в пухлые складки, с трудом продевали в кольцо ярче золота, – когда он переехал из своего костлявого и облупленного Нагатина в эти ослепительные покои, и матери-генеральше, и самой Елене сразу стало ясно, что ему не только наплевать на все это, но даже немного мешает. Он как-то сказал, что любовь их с Еленой зачахнет внутри золотистого плюша, поскольку любви нужен лес и дорога, а если уж золото, то натуральное: к примеру, пшеница, шумящая в поле.

Но и мать, поначалу высоко вскидывающая брови при виде его не снятых после дождя и уличной грязи башмаков, и робкая до удивления Елена, с лицом то испуганным, то восхищенным, молчали. Он часто просил ее:

– Дай мне, Елена, побыть одному. Я подумать хочу.

Она не мешала. Она подчинялась, как будто ее воспитали не в школе, не в детском саду, не в советской семье, а где-нибудь в монастыре, на отшибе, на севере Франции средневековой, откуда она вышла кроткой, но сильной, не знающей жизни и одновременно готовой к любым испытаньям судьбы.

Вам может понравиться: