Люди загадочных профессий (сборник)

© Муравьёв Иван

© ООО «Горизонт»

© Обложка: Элина Розенблюм

© Иллюстрации: Элина Розенблюм, Анжела Янковская, Александра Муравьёва

© Использовано стихотворение Веры Муравьёвой

Дворник Танай по заведённому у него обычаю встал задолго перед рассветом. Он вышел из своей полуподвальной каморки во двор, с хрустом потянулся и снял с шеи висящий на верёвочке ключ. Ключ был старым, видавшим виды, еще с паяной латунной бородкой; он открывал подсобку с мётлами. Дверь подсобки набухла ночной влагой и открываться не хотела, а Танай не хотел шуметь и будить народ скрипом и стуком. Через полминуты дверь поддалась на танаевы уговоры и распахнулась, из темноты подсобки пахнуло солью и мокрой ивовой корой. Он критически осмотрел метлу, стоявшую у входа прутьями вверх, взял её, пробормотав: «Не перевяжу тебя, сегодня так походишь», прихватил ведро и совок для мусора и запер подсобку. Теперь – на улицу. Он привык начинать с улицы. Черёд двора придёт, когда рассветёт, и эхо от метлы, гуляющее в глухом квадрате стен, сольётся с другими утренними шумами.

Танай привычными движениями мёл тротуар, проходил «свой» положенный метр проезжей части, сгребал и выкидывал мусор. Думать при этом можно было о чём угодно: руки, как учёная лошадь, всё делали сами, без понукания. Вот он и думал. О том, что правильно сделал, поработав на выходных ломом и разбив, наконец, слежавшиеся сугробы в глубине двора. Что теперь, без лома, стало гораздо легче, а влажный асфальт еще не пылит. Что в городе никогда не бывает совсем темно и тихо, вечно полно всяких звуков, в том числе и совсем загадочных. Не случайно называют его каменными джунглями. Он смотрел передачу про джунгли: такой же ночной тарарам, и огоньки туда-сюда мелькают. Может, ну его, здесь? Взять, собраться, уехать в сельву. Если надо, язык еще один он выучит. Что его здесь держит? Танай вздыхает и крутит головой: он отлично знает, что держит его здесь.

Закончив убирать улицу, он чисто вымел проходной двор, который ночные прохожие уже успели замусорить этикетками и разнообразными бутылками, стеклянными и пластиковыми. Бутылки он, раскатав шланг, сполоснул выстуженной за ночь водой. Из того же шланга помыл углы стены, облюбованные для своих дел пьянчужками. Что-то много их нынче, следов… Ну, да, Колька из второй квартиры приятелей навёл, гуляют, празднуют какой-то случайный заработок. Надо же, какая короткая у человека память – Танай поцокал языком. Иного пугнёшь разок – всю жизнь помнит и уважает. А этот – двух месяцев не прошло, и опять за старое. Участковому бы сказать, да где ж они теперь, участковые! Придётся самому. Танай скатал шланг и вошёл во двор.

Рассвет уже вставал над окраинными многоэтажками, гребни крыш светились алым. Во дворе было еще темно и сыро, но он постепенно наполнялся звуками.

– Мам! Ма-ам! Мам, зашей мне брюки, тут на колене дырка. Я не знал, я только сейчас заметил, мам!

– Пива тебе?! Вот тебе, а не пиво! Кто вчера на бровях приполз? Кто, скотина?!

– Зайчик, ну что же ты? Опять вся кроватка мокрая. Ой, что ж за наказание такое…

– Возьми сырок и четвертушку белого, да проверь, чтоб не чёрствого, балда. Чем жевать будем, чёрствый-то?

Весь колодец двора шептал, гудел и переругивался. А что ты хочешь, весна – только в книжках хорошее время. В лесу сейчас гибнут застигнутые половодьем зайцы, а отощавшие, как тени, косули гложут кору с деревьев. Вот дни подлиннеют, вылезет трава, уцелевшие зайцы будут радостно прыгать и кувыркаться на полянах. А здесь, во дворе мало что изменится. Танай мёл, слушал и качал головой. Он никогда не жаловался на свой слух. Вот другие – те, бывало, жаловались.