Узники Сна

ПРОЛОГ

Он бежал, не разбирая дороги, бежал так быстро, как это только было возможно в его физическом состоянии. Ветки колючего кустарника хлестали его по лицу и телу, раздирая кожу, оставляя грубые царапины и капли крови на лице и руках. Но он ничего не чувствовал. В его голове билась лишь одна мысль, болезненно пульсировала, стучала о виски, словно пытаясь выбраться наружу. Он спит. Спит. Это только сон!

Но до чего же явственны царапины на его руках, как же они болят, разве во сне он может чувствовать боль? Разве во сне его ноги могут так увязать в песке и грязи? А листья, которые шуршат под босыми ногами? И этот холод, жуткий холод, даже когда он быстро бежит, и, по сути, наоборот, должен вытирать пот со лба…

Или это страх? Страх заставляет его бежать вперёд. Он боится бежать, но почему- то продолжает гнать вперёд. Его не покидает ощущение дежа вю. Это уже было! Однажды он уже бежал так быстро, будто от этого зависела вся его дальнейшая жизнь. И, в общем-то, так оно и получилось. Ужасаясь своим воспоминаниям, он хотел остановиться, но не смог. Продолжая бежать, он внезапно начал узнавать местность, по которой нёсся во весь опор, чувствуя, как камни и иногда иглы кактусов, растущих вокруг в изобилии, впиваются ему в пятки.

И этот запах – запах лавра, такой настоящий, сильный, терпкий. Запах, который первое время после случившегося много лет назад буквально преследовал его, потому что ассоциировался у него с тем, что случилось тогда. От этого запаха его уже начало тошнить, и он снова хотел остановиться, повернуть обратно, пока его желудок не взбунтовался, и не вывернул наружу своё содержимое. Но он не смог. Словно какая –то посторонняя сила толкала его вперёд. А, может быть, эта сила существовала на самом деле? И имя ей было – болезненное любопытство? Или сладкий мазохизм? Ведь зачем-то он продолжал бежать по лесной просеке, которая уже вот-вот должна была вывести его к той поляне. Хотя он узнавал эту дорогу, вернее, хорошо её помнил. Эта дорога – из его прошлого – когда –то резко изменила его жизнь. И вот теперь, спустя столько лет, он вновь бежит по ней. И пусть он понимает, что всё это происходит во сне, но вот ведь странность: он не может свернуть с неё, не может просто физически, хотя и пытается.

Запыхавшись, он выбежал на поляну, инстинктивно закрыв глаза. Ему страстно хотелось проснуться. Самое удивительное, что он отдавал себе отчёт в том, что, скорее всего, он спит. Он видел, что на нём надеты майка и спортивные трусы, и что ноги его босы. Именно в таком виде он и спит обычно. Но он также видел, что все это – реальность. От этой двойственности можно было сойти с ума.

Неизвестно, сколько времени он так простоял, зажмурившись. А потом сообразил, что надо довести дело до конца. Чутьём он понял, что должен ещё раз вынести этот кошмар. Тогда, может быть, ему удастся проснуться. Глаза его распахнулись. Он увидел то, что так боялся увидеть. Рядовой Тимофеев лежал на взгорке неподалеку их базы, возле караульной вышки. Одна половина его головы была полностью разворочена, являя любопытствующему взору содержимое черепной коробки…

Он наклонился над желтой сухой травой, и его стошнило. Господи, тогда тоже так было! Всё повторяется, точь-в точь по старому сценарию!