Тени голубого мела

Субботний вечер, остывающий после дневного зноя. В кабинет через распахнутое окно вплывает прохлада от фонтана, скрытого за ажурной завесой из ветвей лип и вьющихся чайных роз. Его журчание, подобно шёпоту дождя или стрёкоту цикад растворяется в воздухе фоновой мелодией лета. Сознание выделяет эти звуки лишь тогда, когда само тянется к ним: стоит прислушаться и звуки журчащей воды наполнят кабинет, напоминая, что за его стенами пульсирует живой мир.

Погромыхав ключами о металлическую дверь, Моисеев выудил из сейфа толстую папку на тесемочках.  Внутри – фотографии: снимки маршрутов, отслеженных во время последнего визита Пианиста, а также регулярных маршрутов сотрудников посольства.

Фотографии изучены до мельчайших подробностей: под увеличительным стеклом – каждая линия, крестик, чёрточка и точка, которые могли бы служить условным знаком. Красной пастой обведены подозрительные детали, а к фотографиям приложена подробная справка с описанием находок.

Особый интерес вызвала неброская отметина – аккуратная галочка, нанесённая мелом на бетонный парапет в подземном переходе. Лёгкий взмах руки, отточенный годами привычки: такой штрих, подобно росчерку, мог оставить лишь тот, чьи пальцы десятилетиями сжимали мел. Учитель, лектор, учёный – человек, для которого доска не просто инструмент, а язык общения. В справке отмечено, что след оставлен голубым мелом (карбонат кальция с примесью гипса).

Пианист, в миру Тед Даунинг, хоть и числился в штате консульства, наведывался не часто. Последний его визит пришёлся на морозную зиму. День был ослепительно ясен: пушистый, нетронутый снег искрился под солнцем, а воздух звенел от холода. Под ногами белый покров хрустел так, будто под весом шагов ломались хрустальные нити. Закрой глаза – и не понять: то ли это шаги, то ли чьи-то зубы вгрызаются в сочную мякоть яблока – хруст за хрустом.

Пианист неспешно бродил по центру города, растягивая сомнительное удовольствие – гулять в такой морозный день Он заходил в случайные магазины, грея пальцы, растворялся в толпе у перекрёстков, замирал подолгу у стеклянных витрин. Наружное наблюдение двигалось за ним в такт: оперативники сменяли друг друга, фиксируя и отслеживая контакты согласно инструкции. Для этих целей выделили практически весь наличный состав.

Однако через несколько часов прогулки Пианист резко оживился: начал хаотично разговаривать с прохожими, раздавать мелкие сувениры, жевательные резинки, обмениваться номерами телефонов и записочками с адресами. Сначала – одному, второму, пятому, десятому… Вскоре оперативники, метающиеся между перекрёстками, уже не могли уследить за всеми контактами. Пианист, будто дирижёр невидимого оркестра, лишь увеличивал темп игры. Итог – силы группы распылились и затерялись в лабиринтах переулков.

На следующий день специалисты, уязвлённые и раздражённые неудачей, основательно перерыли гостиничный номер Пианиста. Но не только ничего существенного не нашли, но и следов за собой оставили предостаточно. Сначала новичок попался на уловку: вытащил рукописный лист из-под графина, дно которого было смазано обувным кремом. Крем тут же отпечатался на бумаге. Затем коллеги с бо́льшим опытом, вскрывая кожаный чемодан, выпустили двух мух из потайного отсека. Если инцидент с листком можно было списать на излишнюю старательность горничной, то ситуация с мухами была куда сложнее: новых зимой не найти, а те, что вылетели были примяты при отлове и вид, в связи с этим, имели непрезентабельный. Ловушки эти были не новы, но по-прежнему эффективны: их цель – зафиксировать факт проникновения и спровоцировать неосторожного противника.