Действующие лица
Крис Алдонин («Пашка»)
Йоган Витте («Йоги»)
Алекса Корзухина («Катя»)
Петр Михайлович Тёлушкин, кровельщик
Анисья, его жена
Алексей Алексеевич Пантелеев, купец
Аристарх Осипович Валенюк, литератор
Шарлотта Федоровна Кирхгоф, гадалка
Иван Степанович Михеев, квартальный надзиратель
Антон Михайлович Поприскин, титулярный советник
Маруся Харина («Дева»), прачка
Жорж Дантес, кавалергард
Санитар из смирительного дома
Второй санитар
Человек в шляпе, писатель
Хозяин трактира «Услада друзей»
Половой
Уличные персонажи первой трети девятнадцатого века
Сцена первая
в которой зрители знакомятся с главным героем, попавшим под подозрение
Звучит Полуденный выстрел. На заднике появляется изображение ангела Петропавловской крепости и надпись – «1833 год. Санкт-Петербург». Затем изображение гаснет.
Подвал в доме купца Пантелеева на Малой Дворянской улице. Утро, полумрак. Под иконой светится лампадка. На нарах раскинулся Телушкин – в одежде и сапогах. Пашка метет веником пол. На столе кипятится самовар, рядом с ним стоит пустой штоф, горит свечка.
Т е л у ш к и н (стонет). Матерь Божия, царица небесная…
П а ш к а. Помолись, помолись, Петр Михайлович. Легше станет.
Т е л у ш к и н. Пить дай, сволочь!
П а ш к а. Тока шо самовар поставил. Потерпи маленько.
Т е л у ш к и н. Из ковша дай.
П а ш к а. Сыру не дам. И не проси.
Т е л у ш к и н. Чертов ты сын, Пашка! Ирод ты окаянный… Совести у тебя нет. Дай, сказал!
П а ш к а. Давеча приходили за ключами от нового жильца. От доктора, с тринадцатой. Строго-настрого наказали: сыру воду нипочем не пить, руки опосля нужника мыть с мылом, чистоту блюсти, как родну жену. (Выпрямляется, неодобрительно смотрит на Т е л у ш к и н а.) В сапожищах на постеле отнюдь не валяться.
Т е л у ш к и н. Врешь, дурак.
П а ш к а (снова метет). Холера… мён… мёр… Как ее, вражину… Мёрбис, вроде.
Т е л у ш к и н. Сам ты холера.
П а у з а.
Т е л у ш к и н. В штофе, глянь-ко. Не осталось ли?
П а ш к а (не глядя). Ни капли-с.
Т е л у ш к и н. В лавку сгоняй, я тебе рупь дам.
П а ш к а. Да кабы он был у тебя, рупь-то…
Т е л у ш к и н. А ты почем знашь?
П а ш к а. Ты же сам хватился. Вчерась еще. Вот как ентот добрал.
Т е л у ш к и н. Мне подряд подкатили. Возьми в долг!
П а ш к а. Да уж не дают, в долг-то.
Т е л у ш к и н. Господи, помилуй… (Внезапно садится на нарах, говорит четко и грозно). Ежели ты, сучий сын, мне щас же не дашь похмелиться, я тя… топором зарублю! (Тут же со стоном валится на спину.) Отвару дай мамкиного. Спасает он меня, слышь ты…
П а ш к а. Кончился отвар. Весь ты его выдул, Петр Михайлович… Снова в деревню надоть, да не доедешь нонече.
По шаткой лестнице в подвал осторожно спускаются купец П а н т е л е е в и фельетонист В а л е н ю к. Купец крестится на темную икону в углу подвала. В а л е н ю к с недоумением озирается.
К у п е ц. Сюды пожалуйте. Здеся они проживают.
В а л е н ю к. Как-то тут… э-э… весьма амбре.
К у п е ц. Уж знамо дело – вонят. Мужичьё-с!
Купец по-хозяйски подходит к столу, встряхивает штоф над ладонью, скатившимися каплями растирает шею. Крякает. Фельетонист, ступая по-кошачьи, приближается к Т е л у ш к и н у и наводит на него лорнет.
