Мировая революция. Воспоминания

Настало время, когда было необходимо перенести центр пропаганды в столицы союзнических государств. Еще будучи в Праге, я утверждал, что за границу нас должно ехать столько, сколько необходимо, чтобы находиться, по крайней мере, в Париже, Лондоне и Петрограде. Я ждал Бенеша, чтобы он поехал в Париж, а я в Лондон.

В 1915 г. Париж был военным центром, Лондон скорее политическим. Для Франции было важно привлечь на свою сторону и удержать симпатии Англии и этим влиять на Америку. Италия также была ближе Англии, чем Франция. И я решил, что буду жить в Лондоне и оттуда время от времени заезжать в Париж; сообщение было легкое и скорое (даже во время подводной войны); д-р Бенеш должен был изредка приезжать ко мне в Лондон. Так мы и делали. Париж и Лондон поэтому были как политически, так и организационно неразрывно связаны, подобно тому, как единство Франции и Англии имело огромное значение во время войны и после войны. Лондон для нас был также удобен благодаря хорошему сообщению с Америкой, которая для нас становилась все более и более важной. В Америке развился весьма важный отдел нашей пропаганды, о чем я скажу ниже. Когда после описанной неудачи мы должны были изменить способ и манеру наших подпольных сношений с Прагой, я решил для этого употреблять курьеров из Америки и Голландии, а для связи с этими обоими государствами Лондон был весьма выгоден.

Я покинул Женеву 5 сентября, а д-р Бенеш приехал туда 2-го; 17 сентября он уже приехал вслед за мной в Париж.

Наше политическое положение в Париже и Лондоне было не слишком устойчиво; кроме меня, за границей еще не было ни одного из наших политических деятелей. У сербов за границей была значительная часть депутатов, имена которых благодаря Загребскому процессу и вообще борьбе против Австрии упоминались всеми газетами; кроме того, Сербия благодаря своей геройской борьбе была для всей Югославии и для Европы живой программой. Это была кровавая программа; зверства, производимые австрийцами и венграми в Сербии, служили на пользу югославянской пропаганде. Также у поляков была деятельная пропаганда, если даже не считать, что их эмиграция была уже давно известна, а их программа всюду принята.

О нас французы знали мало; они, собственно говоря, знали лишь то, что нам удалось сделать известным при помощи наших слабых средств. Такие случаи, как, например, выступление пражского городского головы Гроше, компрометировали нас в Париже. Парламент в Вене не заседал, а потому оттуда не было слышно чешского голоса. Правда, как для нас, бывших за границей, так и для развития событий на родине не было большим несчастьем, что венский парламент не собирался ни сначала, ни долгое время потом.

Австрийские, венгерские и немецкие газеты наше движение замалчивали. В парижской газете «Temps» тоже появилась недоброжелательная заметка о нас, и поэтому неудивительно, что наши друзья, как Дени и Сетон-Ватсон, начинали опасаться. И тот и другой не переставали звать меня – один в Париж, другой в Лондон. Поэтому я поспешил из Женевы в Лондон и Париж, как только Бенеш благодаря счастливой случайности смог приехать за границу. Работу в Швейцарии, а частью и в Париже мы уже организовали. В Париже выходил (с 1 мая) французский журнал Дени, позднее (22 августа) начал издавать чешскую газету д-р Сихрава. Организация чешской газеты для нас была труднее, чем французской. Не было чешских газетных сотрудников: каждый из нас был завален своей иной работой. Деньги начинали приобретать все большее и большее значение, а моего фонда все по-прежнему не хватало. То, что в Праге не нашли путей, чтобы переслать деньги, было для меня доказательством, что они не думают о той пропаганде, которая была необходима. Правда, до этих пор мы и не делали ничего подобного, но мы и не теряли желания работать и надежду на победу. Нас было мало – пусть так, но, значит, тем обдуманнее и интенсивнее должна была быть наша работа.