Дед

Я хочу написать простую историю. Такую, чтобы её можно было пересказать и взрослому, и ребёнку. С началом и концом. С лёгкой моралью и запоминающимися названиями мест и предметов. С минимумом персонажей и событий. Простую понятную важную и короткую. Историю, за которую будет не стыдно перед читателем кто бы он ни был. Будь то родители, друг, коллега или незнакомый человек. Чтобы история моя с легкостью была понята на любом языке и в любые времена. Это будет здорово. Это принесёт мне удовольствие, а читателю пользу. Но это будет не сегодня, не в этот раз. Потому что сейчас не время для таких историй. Потому что со мной случилась не простая история. Я не могу рассказать о ней за пивом и дружеским разговором. Она не для этого случая. История моя заковыристая и ухабистая, как сельская дорога. Мне неудобно пересказывать её близким. Она полна событий, над которыми я всё ещё размышляю. Я не знаю хорошие они или плохие и чему меня научила эта история. Поэтому я напишу её сухим текстом, стараясь несмотря на всю необычность, использовать простые понятия и сравнивать незнакомые вещи с привычными, а неясное целое разделять на понятные составляющие. Я не могу назвать всех участников по именам и в то же время не хочу путать сам себя присваивая ненастоящие имена персонажам. Тоже и с местами. Я пока не знаю, как выкручусь из ситуации и не знаю расскажу ли всю правду до самого конца. Потому что я всё ещё часть этого. Начиная настоящий текст, я допускаю, что он никогда не будет завершён. После него начнётся продолжение, второе продолжение, третье. По мере того, как я буду способен пересказать свою память вам. Это может быть новая история, которая будет уже не обо мне, но так же, как меня, поглотит другого человека. И если это может повториться, я хочу предупредить вас.

Я проживал тогда в Винтергарде. Небольшом городе, что вырос на середине пути из Свеев в Эллины в незапамятные времена. Где раньше зимовали норвеги, после волока по рекам и озёрам своих судов с севера, хранили товар, по весне смолили корабли заново и спускали на Днепр. Чтобы двигаться далее без остановки до порогов, до моря, до Полиса. Выросший на могилах пришельцев из Швеции, город всегда был во многом кладбищем. Монголам, мадьярам, полякам, германцам, а более всего русским. Людям от земли, рождавшимся здесь, работавшим на этой земле и в неё, чаще всего преждевременно, сходившим. От рождения до смерти была всего лишь пара десятков лет, а пространства, всего-то двор да проулок. Я проживал именно на такой улице. Улице-кладбище на месте бывших полей с трупами воинов, на месте курганов неизвестных предшественников и братских захоронений последней войны. На крутой, удобной весенним ручьям и ледянкам зимой, улице-убийце, улице, заставлявшей качать икроножные мышцы. Она вставала у острова огромной башни и вела вверх до остатка оборонительной стены. Мостовыми служили разбитые надгробные плиты с латинскими и славянскими буквами. Бордюр был из тёсаных булыжников, что притащил сюда и бросил небрежно норвежский ледник до начала самой первой человеческой войны. Подорожник, росший между всяким камнем, помнил подошвы пришлых племён. Он устал считать гостей и захватчиков. Путал их. Корнями своими пил кровь последней резни, а листьями ловил свет, отражённый от оцинкованного листа на крыше древней церкви. Та сияла этим ложным серебром в середине улицы. Пол храма был проломлен и разверзнут стволом мёртвого дуба. Его змеевидными ветвями были подняты плиты и отодвинуты колонны. Дерево выросло внутри, вероятно, в антирелигиозные годы, когда местный народец вдруг временно сбросил с себя ярмо рабства и иконопоклонничества. Когда на пол попадал дождь и солнечный свет, а ветер приносил семена. С ребятами, мы часто лазали к фундаменту поражаясь как глубок культурный слой города. Даже с самой нижней точки дна, казалось бы, на уровне исходной земли-фундамента, можно было найти щель и посветить фонариком ещё на полтысячи лет глубже. Ниже дуба, ниже холма города, ниже реки-перекрёстка всех культур. Там фонарик выхватывал продолжение дуба во тьме веков. Со средней школы мне казалось, что я живу в самом древнем месте России, где всё началось, вся история и сказка, всё это, а после, из-за множества войн и катастроф сначала притихло, остановилось, а затем плавно переехало в более счастливые города. Те стояли на более широких реках, покрывались более толстыми колосьями и жили в них более прозорливые и удачливые люди. Обманывавшие по совести и прощавшие по нужде. Там всё ещё верили в богов, золотили крыши и ладно плодились. Когда же на те города шла лавина зла, война, то она сначала налетала на Винтергард. Разбивалась о него, часто вместе с городом, с его церквями и стенами, и только опосля, слабая и вялая докатывалась в те жирные стоглавые столицы. Как-то так выходило, что каждая война проходила по моей улице. До меня, конечно, до моего существования, до всех моих родных. Даже до строительства моего дома и школы. Но всегда через нас. Сквозь древние ворота, встречавшие норвегов и греков внизу у воды. Была у Винтергарда такая судьба.