История Семи Дней

В самом начале был хаос – не тот космический, что предшествует сотворению мира, но внутренний, душевный. От него не спасали ни привычные ритуалы повседневности, ни суета большого города, ни дежурные улыбки незнакомцев. Тереза, героиня этой истории, в глубине души всегда верила, что есть некий ответ, лежащий по ту сторону одиночества и страха. Но слова, которые ей внушали с детства – молитвы, обещающие покой, – казались чужими, холодными, как каменные улицы Копенгагена.

Эта повесть – о том, как человек, уставший от собственных сомнений, пытается вернуться к «Слову». Слово – и молитва, и приветствие, и доверие к другому. Возможно, оно скрывает в себе глубину, которая способна преодолеть страх: страх перед близостью, перед собственной телесностью, перед жизнью, которая не всегда бывает нежна.

Семь дней творения в Библии – символ, который здесь звучит нарочито и парадоксально. Каждый день Терезы – шаг в сторону обретаемого (или утрачиваемого) света, возвращение к «водам» детских воспоминаний, встреча с жёсткой «сушей» городских будней, поиск «светил» на небесном своде ночных улиц. И всякий раз она будто спрашивает: «Где мой истинный свет? Как распознать живое «Слово» сквозь шум миллионов голосов?»

Не ищите в этих страницах готовых ответов. Возможно, здесь куда больше вопросов – но иногда именно вопросы толкают нас к вере и к любви, которые, будучи однажды найдены, оказываются источником тепла в холодной реальности. Пусть же этот поиск послужит читателю напоминанием: даже в самом «каменном» городе, под низким небом, есть место для тихого луча, что способен согреть сердце.

День Первый: В начале было Слово…

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога.»

(Евангелие от Иоанна 1:1–2)

Вечерний Копенгаген опустился под низкое, почти ощутимое небо. Сумерки густели, и сырой ветер, пробегая по узким улочкам, словно выдувал из них последнее тепло. Тереза шагала по брусчатке, выложенной крупным тяжёлым камнем: к каждому камню, казалось, прилипла её собственная усталость. На редких фонарях дрожал мягкий жёлтый свет, но и он выглядел неуверенно, будто не хотел вступать в спор с наступающей тьмой.

Её мысли путались, как тонкие нити: вспоминалось резюме, которое нужно было срочно отправить; клиент, что донимал жалобами; коллега Марта, невесть откуда берущая силы на всё и сразу. И, поверх всего, тянулось неотступное понимание: “она идёт на свидание” с почти незнакомым мужчиной. Почему? Зачем?

«Боже… – тихо проговорила она, сунув руки поглубже в карманы пальто. – Почему каждое свидание… да и каждая встреча… начинается с “Привет”?»

Слово «Привет» казалось ей слишком простым и в то же время роковым. Кто произнесёт его первым, тот и «заведёт» разговор, задаст ритм. И мужчины – они-то всегда говорят его первыми, берут на себя эту власть над моментом. «А что, если сказать мне самой?» – мелькнуло у Терезы, и она ощутила, как внутри что-то вздрагивает: может ли она на это решиться?

Проходя мимо узкой кофейни со стеклянной витриной, она невольно притормозила. Обычно в Копенгагене повсюду сновали велосипедисты, звонко сигналя друг другу, но сейчас улицы были на удивление тихи: лишь дальний гул машин и редкий стук педалей где-то за поворотом напоминали о жизни вокруг. Порыв ветра швырнул ей в лицо сырость, и на сердце вдруг сделалось совсем тоскливо.