Записки инженера-геофизика о работе бортоператора на аэрогеофизической съёмке

Посвящается моей жене

Маргарите Фёдоровне,

инженеру-физику, с которой

нам посчастливилось более

пятидесяти лет делить труды,

невзгоды и радости

Может возникнуть естественный вопрос, как я оказался бортоператором на аэрогеофизической съёмке, если, учась в Ленинградском Горном институте, я об этой работе не только не помышлял, но и слыхом не слыхал. Правда, создатель отечественной аэромагнитометрии А.А. Логачёв подробно рассказывал нам о своём индукционном аэромагнитометре, разработанном в конце тридцатых годов и летавшем на самолёте ПО-2, ко времени нашей учёбы снятом с эксплуатации. Сведения эти тогда уже представляли скорее исторический интерес. Других сведений об аэрогеофизике к окончанию института у меня не было, и о карьере бортоператора я не помышлял. Скорее причиной такого поворота судьбы оказалось стечение нескольких обстоятельств.

На преддипломной производственной практике я был в Забайкалье, в Усуглинской геофизической партии, занимавшейся поисками жил, содержащих флюорит, в основном, методами электроразведки. База партии была в деревне Жарча в нескольких километрах от прииска Вершина Дарасуна. В Жарче были странные нравы, не соответствующие распространённому образу обстоятельного сибиряка: многие дома стояли без крыш, над ними торчали только дымовые трубы. На последствия пожара было не похоже, на недоделанную новостройку тоже. На мой недоуменный вопрос, что бы это значило, безмятежно объяснили, что называются такие дома «дом со сторожем»: когда зимой кончаются дрова, сжигают в печках крышу. «Велико дело! Тайга-то рядом, материала сколько хош. За лето будет новая крыша». «А не проще ли летом заготовить дрова, раз тайга рядом?» Пожимают плечами. Что же, дело вкуса…

Работа и тайга меня не разочаровали, но коллеги – геофизики… В партии пили, пили помногу и регулярно. Не все, правда, но по тем местам самые безукоризненные трезвенники выпивали минимум пол-литра в день: граммов сто утром, граммов сто с обедом, остальное на сон грядущий. Я чувствовал, что если не пить, останешься чужаком, и решил попробовать, смогу ли выдержать такой режим, и пил наравне со всеми, благо здоровье позволяло. Но ни желания, ни потребности не испытывал, и хотя это питейное испытание я выдержал с честью, твёрдо решил после окончания института туда не возвращаться. Решение это могло оказаться трудно осуществимым, тогда действовало распределение, и на меня была заявка из Читинского геологического управления. Но на моей отправке в распоряжение ЧГУ никто не настаивал, и я оказался «вольноопределяющимся».

Через однокурсника я договорился о работе магнитологом на известной тогда немагнитной шхуне «Заря». Впереди были дальние моря, океаны, Антарктика, чужие порты и страны, но нам организовали внеплановый никому не нужный и совершенно бесполезный военный сбор, отвертеться от которого не удалось, и «Заря» ушла в плавание с другим магнитологом. А я в поисках работы обратился в Западный Геофизический трест, куда и был охотно принят на работу бортоператором на аэрогеофизическую съёмку.

Предлагаемый материал не учебник аэрогеофизики, он лишь отражает жизнь, работу, наблюдения, ощущения бортоператора. Работу трудную, потому что приходилось выполнять производственную съёмку с новой, далёкой от совершенства аппаратурой, требующей постоянной заботы, устранения возникающих по разным причинам отказов, совершенствования в процессе работы, когда «завтра» аппаратура должна быть снова готова к съёмке. И это после многочасовых изнурительных полётов в условиях грохота двигателей (двигателя), специфической вони перегорелого масла, болтанки, и ускорений при обтекании рельефа при полётах на малой высоте. В ущерб отдыху и сну. Сотни и сотни часов в воздухе, тысячи и тысячи километров съёмки…