Жираф

Вместо предисловия

Наверняка вы немного знаете о жирафах и будете приятно удивлены, прочитав мою историю.

Часть I

Научное название жирафа – camelopardis. Древние греки и римляне считали, что жираф – это плод страстной любви леопарда и верблюда.

-… помоги мне.

Я стоял на пороге своей комнаты, одет и даже обут. Без пяти восемь. Я опять опаздывал.

– Помоги, что стоишь?!

Мать отчаянно крикнула, голос ее сорвался вместе с отцом, которого она силилась поднять с пола. Бац! – отозвался его лоб о кафельный пол коридора. Я очнулся, дернувшись как от испуга, и поспешил на помощь.

Пока я затаскивал большое, грузное тело отца в зал, я думал о любви леопарда и верблюда. Кто из моих родителей леопард? – Наверное, мать. В шкафу на балконе пылится ее старый пятнистый полушубок, который она сбросила туда, как свою старую шкуру, родив меня и располнев на два десятка килограммов.

А отец – верблюд? Он же дня не может, чтобы не выпить. Было бы здорово, чтобы он мог не пить хотя бы месяц.

– Что ты возишься с ним? – услышал я заплаканным голосом и бросил отца на ковре. Тот зарычал, совсем как раненый хищник, и даже попытался схватить меня за ногу.

Я опоздал на 20 минут. Об этом кричал дневник очередной красной записью в графе пятницы.

Я бросил скучающий взгляд в окно, поймал свое отражение на грязном стекле, отвернулся. Если я – плод страстной любви, то теперь понятно, почему у меня нет ни братьев, ни сестер. Еще один беглый взгляд: отражение ответило большими выпученными глазами, длинное лицо с острыми скулами уперлось подбородком в ладонь, толстая полоска губ неуверенно дрогнула.

Меня зовут Жираф. Зовут исключительно в школе, но так часто, что, порой, мне кажется, что это мое истинное имя. Они ссылаются не на научные факты, а на внешние данные. Глядя на меня, первое, что можно отметить, это рост. К 9му классу мне удалось вымахать до 190 см и обогнать по росту всех учителей. Я вырос из всей одежды так резко, что замена моего гардероба стала огромной проблемой в семье. И я донашиваю свой старый школьный костюм и рубашки под грузом стыда и желания приземлиться, сутулясь и пряча голову в плечи.

В начале года меня пересадили на последнюю парту к окну к Светке Царевой, маленькой, миниатюрной девчонке, которая сразу же обозначила свою территорию, разделив парту напополам жирной линией. На моей половине кто-то старательно вывел мое прозвище синей ручкой и пририсовал жирафьи рожки. Светка часто била мне в локоть, если я посягал на ее половину, потом краснела и криво улыбалась, безмолвно извиняясь глазами. Она вообще была для меня загадкой: учились мы с ней с первого класса, но заметил я ее только в девятом, когда мы оказались бок о бок в неравной борьбе с гранитом науки.

Она казалась серой и невзрачной, хоть и любила одеваться в яркие свитера и короткие юбки. Она всегда была в каком-то образе и много рисовала на полях тетрадей. Порой, я смотрел на нее пристально, силясь смириться с ее глупыми значками на блузке или тигровым принтом водолазки.

– Что пялишься? – Светка даже не обернулась. Рыкнула почти в голос, не отрывая взгляд от учебника.

Я дрогнул, но глаза не отвел. Мне хотелось видеть, как ее бледное лицо покроется алыми пятнами то ли от смущения, то ли от гнева.

Через минуту, когда я уткнулся в строчки Пушкина, она бросила в меня комком бумажки. Он отскочил от стола и упал на пол.