Нить разорвана, и всё ушло в былое,
Пыли слоем враз погребено.
Где бродить, куда нести мне Слово,
Что моим устам нести дано?
Как понять, что страх сильнее боли,
Что снутри терзает эту плоть.
На песке лишь только пятна крови,
А от тела только пепла горсть.
Трус ли я? Да вроде не считался.
Сколько битв прошёл, и храбр был.
Сколько раз я кровью умывался,
Остужая ярый дерзкий пыл.
Не забыл я битву в междуречьи,
Сталь клинка, звенящую о сталь,
Как солдаты уходили в вечность,
Кровью омывая календарь.
Полк в засаду дружной кавалькадой,
Хрип коней и скорбный стон земли.
Как живым я выбрался из Ада,
Рук и ног не чувствуя своих.
Я не сдался, плен мне хуже смерти.
День и ночь болотами плутал.
Не искал тогда горячей мести,
Веру в Господа в душе своей искал.
Помню яркий свет во мраке ночи,
Голос, словно Ангел, говорил.
И меня не волновало больше,
Как я жил и кем я раньше был.
Плоть страдая, исцеляет душу,
Гонит прочь всё то, что неважно.
Ангел мне сказал, как будет лучше,
Что нести мне Слово суждено.
Без вести пропавший я для мира.
Нет меня, погиб я в схватке той.
Сидя на краю болотной гнили,
Ангел разговаривал со мной.
Раны мхом болотным заживляя,
Я познал природы вечной мощь.
Я узнал, зачем являлся Ангел
День за днём и каждую же ночь.
Исцелять всех страждущих я должен,
Забирать в себя чужой недуг.
Сталь клинка уже ржавеет в ножнах,
Ну а я теперь – «болотный дух».
Сабля острая со мной всегда и всюду.
Сколько резала, рубила и рвала.
Талисман и верная подруга,
Сколько крови вражьей испила.
Шли недели, годы пролетали.
Лес стал домом для меня родным.
Сколько раз ходил я к месту схватки,
Сколько душ заблудших исцелил.
Обретая опыт и уменье,
Лёгким жестом боль снимал с сердец.
Но не может жизнь плыть по теченью,
И ко мне пришёл один юнец.
«Дядька, помоги, там мамка чахнет,
Лекарь говорит, вот-вот помрёт!
За тебя молить я Бога стану».
Сам стоит, трясётся и ревёт.
«Тело исцелить ума не надо.
Вот с душой совсем иной расклад.
Ежли смерть командует парадом,
Тут и сам не шибко будешь рад.
А! Веди, чего уж тут гадать-то?»
И в деревню с парнем зашагал.
Он сказал, зовут его все Ванькой,
Шёл и сопли на кулак мотал.
Та деревня близко, не далече,
Тропы все исхожены давно.
Иногда и слово душу лечит,
Коли излечиться суждено.
Ванька шёл всё больше отставая,
И вконец исчез в глухом лесу.
Ну да ладно, путь в деревню знаю,
Там про Ваньку люда расспрошу.
Мамка, говорит, там помирает,
Сам же сгинул, как и не был тут.
А с меня за это спросит Ангел:
Чем помог, как исцелил недуг?
Мне бы к мамке, ноги пуще ветра,
А коснись с мальчёнкою чего?
Тут уж мне никто не даст совета,
Сам пойду и сведаю где что.
День уж остывает, темень рядом.
Ну а Ваньки вовсе не видать.
Вот нелепица, и с нею нету сладу,
Может, лучше будет покричать:
«Эй, малец, эй, Ванька, да откликнись!
Я ж тебя, поганец, отыщу!
Чтоб не смог над старцем издеваться,
Хворостиной живо проучу»!
Шёл да кликал, да ругал паршивца,
Ну а сам всё в буркалы глядел.
Где ж ты, парень, ты ж совсем не птица,
Чтоб вот так вот взял да улетел.
«Ох ты ж мать, Ванятка, ты живой ли?
Сердце есть, дыхание слабо.
Не от мамки ль гадостью накрыло,
Ванечка, Ванюшка, ты чего?»
