Про Петровича часть 1 Коленки
Петрович, живший бобылём,
Любил рыбачить мотылём.
Хоть старый дед, но удалой,
Увлёкся бабушкой одной.
Она сама в больших летах
И часто в четырех стенах
Просиживала день деньской,
Любуясь в зеркало собой.
Достаточно была мила,
Но деда в гости не звала.
А наш Петрович заводной
Влюбился прямо с головой
И начал Любушке звонить
Ну, как его за то винить?!
В делах любовных не у дел
Он был еще довольно смел.
Заглядывал на молодых,
А возраст вот давал поддых.
Но камасутру изучал
И консультации давал.
Для молодух был очень слаб.
Но было много зрелых баб,
Которых мог он ублажить.
Ну, как его за то винить?!
Умел он смачно целовать,
На ушко байку рассказать,
Пощекотать подмышку, нос,
На шею прилепить засос.
Погладить плечико и грудь
А там… Быть может… Как нибудь…
И дабы навык не терять,
Решил Любашу на кровать
Пока что положить в мечтах.
Давил его немного страх:
Он был порядочный мужик
И брать нахрапом не привык.
Он стал звонить ей каждый день,
По два, три раза и не лень
Петь дифирамбы, лить елей,
Под платье лишь бы к ней скорей.
Просился в гости месяц, два,
Страдал, не захворал едва.
Но вроде сломлен бастион,
Намеком вроде приглашён.
Он без подарка не придет,
Из погреба достал квас, мед,
Поймал на море иваси
Конкретно к Любе: «Пригласи!»
Она: " Что делать будешь ты?»
Петрович: " Я до темноты
С тобой, Любава, посижу
И по коленкам госпожу
Свою поглажу, не боись,
От рук моих ты подлечись.
Я боль снимаю, хворь долой.
Ну, позови меня домой».
«Ух, привязался, старый чёрт.
Но до чего ж хитер, уперт.»
Надела юбку подлиней,
Не очень то хотелось ей,
Чтоб по коленкам шуровал
Великовозрастный нахал.
Но любопытство верх взяло:
«Вдруг наконец- то повезло:
Излечит он колени мне
И буду бегать как во сне!»
Помыла пол, накрыла стол,
Струящийся надела шёлк.
Глаза и губы подвела,
Лицом румяна и бела.
И села у окошка ждать
И начала переживать:
«Добрался б только до меня,
Чтоб не напрасна вся возня»
И вечером часам к шести,
С букетом свежих иваси,
Завернутых в газету» Труд»,
Приперся наш любовник, плут.
Одет с иголочки, побрит,
Причесан, прям жених на вид.
Протопал пряменько к столу,
Уселся скромненько в углу.
Был аппетит его не хил:
Все разносолы проглотил.
Потом, наверно, битый час
Рассказывал он про спецназ.
Про море, шлюпки, про моржей,
Про то, как заводил друзей
И Люба начала зевать.
Он быстро предложил кровать:
«Пойдем, Любава, уложу,
Мою поглажу госпожу!»
«Что обещал ты? Старый хрен!
Всю боль убрать с моих колен!»
«Конечно вылечу, ложись.
Расслабься, всем болячкам – брысь.
Тебе до первых петухов
Массаж я продлевать готов».
Хлебнув из баночки рассол,
Полез руками под подол.
Вдруг дед испытывает шок:
У бабки на ногах пушок…
И он становится длиней
И жестче, было бы видней
Коль свет горел бы наверху,
А так на ощупь – все в меху!
Потом – железный полукруг,
Чешуйки, будто от кольчуг,
Холодный из металла прут,
Стальной какой-то атрибут…
И снова чувствует он шерсть,
Бесчисленных волос не счесть.
Что стало к пальцам прилипать?
Колоть, кусаться и трещать?
Его обьял ужасный страх:
«Да у кого же я в гостях?
Ты, бабка, ведьма или бес?»
«Чего пужнулся? То ж ортез! —
Вослед ему кричит она,
Но он не слышит ни хрена.
Как юный, бравый жеребец,
Смотав манатки наконец,
Галопом к выходу, к дверям
