Призрак на сцене, или Логика дополнения

Бар «Полуночный экспресс» не был отмечен на картах города. Он существовал в другом измерении, в невидимой складке реальности между без четверти полночь и первым вздохом рассвета. Попасть сюда можно было, лишь заблудившись по-настоящему – не в лабиринте улиц, а в коридорах собственной души. Здесь время не шло, оно сочилось, как патока, под аккомпанемент вязкого, меланхоличного саксофона, который играл где-то за стеной или, может быть, прямо в голове у каждого посетителя. Воздух был тяжелым от невысказанных историй, пепельных сожалений и легким от сизого табачного дыма, который поднимался к низкому, прокуренному потолку синими, трепещущими кольцами, словно заблудшие души, передумавшие искать выход.

Арион Ветров сидел за своим обычным столиком в самом дальнем углу. Отсюда он видел всю комнату, но его самого было почти не видно, словно полумрак признавал в нем своего и деликатно укрывал от чужих взглядов. Он не был здесь гостем. Он был деталью интерьера. Частью этого медленного, пульсирующего пейзажа, наравне с трещиной на старом зеркале за стойкой и вечно печальным лицом бармена.

Перед ним стоял тяжелый граненый стакан с виски янтарного цвета, но он к нему не прикасался. Он не пил. Он наблюдал. Наблюдал за тем, как медленно и неотвратимо умирает внутри стакана одинокий кубик льда. Сначала его грани теряли остроту, потом он становился прозрачным, почти призрачным, и, наконец, бесследно растворялся в золотистой жидкости, меняя ее суть – делая ее чуть холоднее, чуть слабее, чуть больше похожей на воду. В этом тихом, незаметном переходе вещества из одного состояния в другое было больше философии и экзистенциальной правды, чем во всех трактатах, которые он прочел за последние три года. Это был ритуал, его личный дзен-буддизм. Он научился находить хрупкое подобие покоя не в оглушительной тишине, а в контролируемом, предсказуемом распаде. В понимании того, что даже хаос имеет свою микроскопическую, безупречную логику.

Она появилась так, как появляются плохие новости или предчувствия. Бесшумно и неотвратимо. Он не слышал ни скрипа двери, ни ее шагов. Она просто материализовалась из густого полумрака у его столика, словно вышла из той самой трещины в зеркале. Капитан следственного комитета Ева Ростова.

На ней был строгий брючный костюм, темный, как ночное небо без звезд. Он лишал ее женственности, превращая в функцию, в тень, обладающую, однако, несомненным весом и плотностью. За три года, прошедшие с их последней большой встречи, усталость в ее глазах стала глубже, превратилась в часть пейзажа ее лица. Казалось, она смотрела не на Ариона, а сквозь него, на длинную, нескончаемую череду трупов, выстроившуюся за его спиной за все годы их странного, почти симбиотического сотрудничества.

Ростова села напротив, не спрашивая разрешения. Это было частью их негласного ритуала – диалога, который начинался задолго до произнесенных слов. Бармен, седой мужчина с непроницаемым лицом буддийского монаха, тут же, без единого жеста или слова, поставил перед ней чашку дымящегося черного кофе. Это тоже было частью ритуала.

Ева сделала глоток, поморщилась, словно выпила лекарство. Затем положила на истертую поверхность стола тонкий планшет. Экран вспыхнул, бросив на ее лицо и на стол холодный, призрачный свет, неуместный в теплом, ламповом мире бара. На фотографии, сделанной в резком свете полицейских прожекторов, была сцена. Театральные подмостки, странные, угловатые декорации из металла и стекла, похожие на внутренности какого-то футуристического механизма. И у подножия этой конструкции – нечто белое, бесформенное, накрытое простыней. Пятно неправильности в выверенной геометрии чужого замысла.