Письмо к тому, кто спросил первым
Альбер, я читал твоё письмо, как читают завещание, – не потому, что ждут наследства, а потому, что знают: человек, который писал, был уже по ту сторону. В нём было всё: и мужество, и обречённость, и желание не пасть перед пустотой. Ты называл её абсурдом. Я называю её просто: тишина.
Ты построил свою философию на этом молчании. Ты сказал: «Мир не отвечает. Значит, он абсурден». И ты был прав – но не до конца. Потому что ты всё ещё хотел, чтобы он отвечал. Ты всё ещё задавал вопрос так, будто кто-то должен на него отозваться. Ты даже предположил: «Жить – это бунт. Это акт сопротивления». Это было красиво. Но разве не в этом главная иллюзия?
Ты заменил Бога на человека. Смысл – на свободу. Ты оставил структуру, убрав лишь центр. Но здание осталось. И ты продолжал жить в нём, будто оно не трещит по швам. Ты говорил: «Надо представить себе Сизифа счастливым». И в этом, как мне кажется, проявился не героизм, а отчаяние, замаскированное под достоинство. Ведь когда у тебя отобрали смысл, ты просто назвал его ненужным. И продолжил жить. Просто потому, что не мог иначе.
Ты ведь понимал: если абсурд – это разрыв между стремлением к смыслу и равнодушием Вселенной, то сама попытка найти смысл становится обречённой. Но почему ты не пошёл дальше? Почему не допустил, что сама необходимость смысла не универсальна, а культурна? Что стремление к осмысленности – это не вечный голос человека, а привычка? Интеллектуальное эхо религиозной эпохи?
Ты словно сорвал маску с мира, но побоялся заглянуть в зеркало. Ты отказался от Бога, но оставил его форму: идею, что жить надо. Что жить можно. Что жить – достойно. Что достоинство вообще существует.
Ты говорил, что свобода – в сопротивлении. Но сопротивление предполагает субъект. А ты не задал себе вопрос: кто этот субъект? Кто этот человек, который выбирает не прыгнуть с крыши? Где его границы? Что даёт ему власть над собственной смертью? Ты оставил субъект нетронутым. И в этом твоя философская наивность.
В «Мифе о Сизифе» ты признал: мир не имеет смысла. Но твой ответ звучал как гимн стоицизму без основания. «Надо жить, потому что можно жить». Это могло бы звучать честно, если бы не было так удобно. Ты выбрал жить не потому, что нашёл истину, а потому, что отказался умереть. Ты не доказал правоту жизни. Ты просто не решился её прекратить.
Ты писал о самоубийстве как о главной философской проблеме. Но ты не задал второй части этого вопроса: кто умирает? Что именно прекращает своё существование в акте самоубийства? Разве это всегда тело? Разве не умирает сознание ещё раньше – когда перестаёт вопрошать?
Ты сосредоточился на отказе от физической смерти. Но ты не заметил, что большинство людей уже мертвы. Им не нужно прыгать с крыши. Они просто перестают быть. Тихо. Внутри. Раз – и нет голоса. Есть форма, есть роль, есть функции. Но нет уже того, кто спрашивал. Тот, кто спрашивал, исчез. Остался пользователь социальной сети, налогоплательщик, потребитель кофе. И ты говоришь, что они живы? Что они достойны свободы? Что они выбирают?
Ты верил, что можно жить без иллюзий. Но ты сам был в плену иллюзии – иллюзии выбора. Свобода в твоей философии – это святыня, которую ты не решился осквернить. Но, Альбер, если нет Бога, если нет смысла, если язык – это сеть самообманов, то свобода тоже становится симулякром. Красивая пустышка. Не право выбора, а его образ.
