«Ой, лукавишь, девонька! – сказал лесовичок, заводя друг за друга свои жёлтенькие глазки, – Уж я-то знаю, какое оно есть беспределье да бестолковье. Рассказывай заново, да чтоб как по-писаному, а то рассержусь, ух!» – и затряс угрожающе остренькими ушками. А сам ухмыляется бороду, – не злится, стало быть, так пугает, для порядку.
«Меня разбудила тишина, – начала я свой рассказ, – Тишина была утренняя, солнечная, с лёгким ласковым ветерком, перебиравшим мои волосы. Это была незнакомая тишина, и об этом можно было догадаться, даже не открывая глаз. Но я преодолела страх и чу-у-у-у-ть-чуть приоткрыла. Левый. Глаз. Но не до конца. И в щёлочку, по-китайски, посмотрела на мир. Мир состоял из лужайки и маленького корявого деревца – я его сразу же, почему-то, окрестила арчой. Наверное, потому, что никогда не видела настоящей арчи. Под деревцем спали несколько человек, смутно напоминавшие моих друзей. Я села. Продрала глаза. Попыталась встать, машинально ухватившись за какой-то колышек, торчащий из земли. К колышку была прилеплена табличка; на табличке надпись: „Ходить запрещено!“ Подкошенная этой незатейливой истиной, я упала обратно на газон. Поскольку это не что иное, как газон. В незнакомом южном городе. И по нему в художественном беспорядке разбросаны мои друзья-собутыльники. Теперь я всё вспомнила. Мы ехали в Крым, и…..мы приехали в Крым!»
«А там дальше про любовь будет?» – заблестел глазками лесовичок.
«Какая уж тут любовь? – говорю, – Не видишь, что ли, отходняк у всех».
«Ну-у-у-у, – загундел он досадливо, – тогда давай другую историю, с чувствами. И покороче».
«Ладно, – говорю, – можно и покороче. Один юноша очень любил одну девушку. Нет, это ещё не вся история. Но почти вся. Юноша был художник. Абстракционист. Однажды он очень постарался и написал портрет соей любимой, а после в рамочку поместил и на стенку повесил. И всё время любовался ею, своей любимой, и восхищался её совершенством и небесною красотой. Наконец, решил он её со своей мамой познакомить – мол, вот она, моя невеста, прошу любить и жаловать! В назначенный день в назначенное время девушка пришла. Вошла, огляделась и на портрет кивает: „Какой симпатичный пейзажик висит, где ты его писал?“ Сами понимаете, до знакомства с мамой дело не дошло. А художник с тех пор на женщин зуб наточил, и ни одну к себе не подпускает. Не способны, говорит, они его талант оценить. И нежную душу. Вот такая история».
«Гру-у-у-стная, – протянул лесовичок, – И почему это вы, люди, так любите грустные истории рассказывать? Неужто, у вас жизнь такая?»
«Жизнь у нас сумбурная, – отвечаю, – сплошная стрессовая ситуация. И ни минуты передышки. Оттого и мысли путаются».
«Надо же! – сочувственно засопел лесовичок и заёрзал на пеньке, – а я вас ещё и пугаю, бедненьких. Что делать, люблю пошуметь. Да и квалификацию мне терять никак нельзя, и так один из последних в лесу остался».
Тут он замолчал. Долго молчал, минуту, наверное, а для лесовичка это ужас как много.
«Ну, а праздники у вас есть?» – поинтересовался он, наконец, озадаченно копаясь в бородёнке.
«Есть, конечно. День рождения, Новый год…»
«Новый год, ну-ка, ну-ка, это как же так, Новый год?..»
