Блеск и нищета Жанны Дюбарри - Паскаль Лене

Блеск и нищета Жанны Дюбарри

Страниц

195

Год

2013

Жанна Дюбарри - фигура, настолько загадочная и привлекательная, что нельзя остаться равнодушным к истории ее жизни. С самого подросткового возраста она окунулась в мир гламура и шика, став одной из самых известных красавиц того времени. Но, помимо безупречной внешности, Жанна обладала непосредственностью и благородным сердцем. Ее прыгость и открытость души сближали ее с Людовиком XV, и она стала его последней и самой любимой возлюбленной. Столь глубоко она полюбила короля, что путь из спальной комнаты привел ее к почти королевскому статусу.

Но жизнь Жанны Дюбарри вовсе не ограничивается этим эпизодом! Чтобы передать всю сложность ее натуры - великолепной и светской, страстной и эгоистичной, но также и полной доброты и щедрости, Паскаль Лене создал один из самых уникальных исторических романов всех времен. В его произведении раскрываются самые скрытые и запутанные нити судьбы Жанны, проливающие свет на ее двойственность и внутренние противоречия. Каждая страница книги является откровением и погружает читателя в мир суеты и благородства, искушений и страстей.

В романе Лене раскрывает перед нами образ женщины, чья харизма и привлекательность были настолько сильны, что она стала неотъемлемой частью истории Франции. Жанна Дюбарри - имя, ставшее символом любви, жизнерадостности и чувственности. Ее история оставляет неизгладимый след в сердцах тех, кто решает погрузиться в этот потрясающий исторический роман. Ведь одна Жанна Дюбарри уже достаточно, чтобы оставить память на века.

Читать бесплатно онлайн Блеск и нищета Жанны Дюбарри - Паскаль Лене

Pascal Lainé. La Presque Reine


Ouvrage publié avec l’aide du Ministére français chargéde la Culture – Centre national du livre


Издание осуществлено с помощью Министерства культуры Франции (Национального центра книги)


В оформлении использован фрагмент работы Элизабет Виже-Лебрен «Мадам Дюбарри», 1781

Введение

Каким видели мир вокруг себя те люди, о которых здесь пойдет речь? Какое воздействие оказывала на их настроение, например, смена времен года? Хуже или лучше нас переносили они летний зной? Или холод? Что они чувствовали? Переносили ли они лучше нас физическую боль, как это утверждают некоторые?

Когда с высоты своей кафедры епископ Бове[1] – монсеньор де Сенез, клеймил перед собравшимся двором распущенность нравов монарха, приходилось ли ему повышать голос только для того, чтобы напомнить о гневе Господнем, или для того, чтобы перекрыть покашливания и приступы кашля, которые обычно нападали на верующих?

Представления о здоровье или болезни, о комфорте, чистоте, голоде или пресыщенности очень отличались от тех, что мы имеем спустя два столетия. Наши короли были страстными охотниками: сможем ли мы без отвращения есть дичь, оставленную разлагаться, чтобы мясо само отделялось от костей? И какого вкуса было тогдашнее вино? Смогли бы мы выпить его, не удивив и, возможно, не оскорбив нашу глотку? Мадам Дюбарри осталась знаменита благодаря своим ваннам и вытяжкам из растений, которыми она душилась. Но как же пах Король, когда он возвращался с охоты?

Мы знаем, насколько предстающий нашему взору пейзаж обязан своим видом людям, их труду и образу жизни. Все, что нас окружает, – бесспорно, «исторически свершившийся факт». Его становление соизмеримо с вкладом каждого индивида и целой цивилизации.

Современники Людовика XV, несомненно, говорили теми же словами, что и мы, но описывали ими мир, отличный от нашего. Они дышали буквально другим воздухом, чем мы. Их «естественные» привычки, их самые безобидные поступки вписывались в совершенно другое мироздание.

Образ мыслей и способ ощущения не могут быть отделены друг от друга и, с точки зрения историка, этнографа, философа, образуют единство, наш образ жизни, наше понимание «принадлежности к миру» в самом глубоком и одновременно синтетическом смысле этого слова. Однако, как мы уже сказали, французский язык за два века почти что не изменился, в отличие от мнения посредственных авторов «исторических» романов, столь упорно стремящихся перенести нас в прошлое при помощи натянутых архаизмов, смелых оборотов речи, колких фраз, довольно странных прилагательных… Получив широкое распространение, письменность определила намного жестче, чем ранее, словарный запас и грамматику. Писатель, нотариус, полицейский или какое-нибудь частное лицо теперь не будут излагать свои мысли так, как это делали Вольтер, Дидро или какой-нибудь неизвестный памфлетист XVIII века: нам дороги другие слои нашей истории, мы используем другие способы изложения мысли, представляем исторические персонажи в другом свете, находим другие побудительные причины их поступков…

Мы возвращаемся именно в XVIII век, к нашим героям, которые кажутся нам хорошо известными, поскольку оставили после себя большое количество документов. И все же у меня возникает много вопросов, на которые я не могу ответить сразу же. Моя неуверенность касается их повседневной жизни, что наиболее конкретно, наиболее незаметно и – как может показаться с первого взгляда – наиболее просто. Писатель (будь он романистом или историком) может конечно же прибегать к пропускам, умолчаниям, выбрасывая из своего повествования те действия или предметы, в описании которых он не уверен. Зато кинорежиссер при съемках фильма вынужден подробно показывать материальное окружение своих персонажей, а также их поведение, необдуманные естественные «поступки». Эта необходимость ничуть не смущает наших постановщиков, они дают волю своему воображению, что иногда приводит к двусмысленностям. Я не имею в виду ни тех «голливудских толкователей» нашего прошлого, у коих пренебрежение истиной граничит с душевной простотой, ни те непретенциозные развлекательные фильмы Юнбеля