Что-то руки озябли. И плечам холодно…
Зоя потерла ладони друг о друга, подошла к батарее под окном – погреться, заодно проверить, работает ли отопление. Прикоснулась и тут же отдернула руку: отопление работало на полную мощность, как всегда в декабре.
Какое сегодня число – десятое или одиннадцатое? Мельком глянула на отрывной календарь, висевший в простенке. Календарь тощий, всего несколько листков осталось – конец года. В глаза бросились две черные единицы, строгие, прямые, как солдаты на параде. Одиннадцать – число, которое в лото «барабанные палочки» называют.
Время? Подняла глаза на антикварные, в узорчатом, деревянном корпусе часы, которые приобрела когда-то у знакомого еврея – искусствоведа. Он уезжал на постоянное жительство в Израиль, дальней дорогой через Вену. Увозил с собой жену и дочь, тащить же имущество не имел ни сил, ни денег – распродал по дешевке. Часы были четкие, «глазастые»: белый фон, черные, выпуклые цифры и стрелки, заметно разные по длине. Они показывали «без пятнадцати два», а между стояло название фирмы «Г-н Мозеръ», написанное по-дореволюционному с твердым знаком.
На три у Зои назначена важная встреча, чем бы пока заняться? Книжку читать неохота, в магазин идти не с руки: увлечется покупками, не успеет вернуться. Подружке Ирине Бугримовой позвонить? Только не сейчас. Она болтать любит, заведет на полчаса песню про любимого льва Цезаря: то у него зуб заболел, то шерсть на животе стала выпадать. Будто других забот нету.
Взглянула еще раз на календарь – что там интересного написано? Нащупала на лбу очки, опустила, прищурилась, прочитала между датами «1917 – 1981»: Шестьдесят четвертый год со дня Великой Октябрьской социалистической революции. Далее стояло время восхода-захода солнца и луны – совершенно бессмысленная информация, которая присутствовала во всех советских календарях. На нижней половине листка «важное» сообщение: «55 лет со дня создания Кипрской Коммунистической партии» и рисунок – загорелый дядька в панаме, с гроздью винограда. Неподходяще выглядит он для суровой русской зимы. Лучше бы шапку-ушанку надел…
На улице прямо-таки крещенские морозы, а на душе у Зои – тепло, отрадно. Сердце греет ожидание: скоро, очень скоро она увидится с самыми дорогими людьми – дочерью и внуком. Виза получена, билет куплен, восемь деньков осталось подождать. Поскорей бы они прошли, тянутся как недели.
Соскучилась она по кровиночкам родненьким, исстрадалась в разлуке. Виктория с Крисом живут далеко – на другом континенте, за тридевять земель и океаном. В государстве, которое родина считает врагом номер один, ведет с ним холодную войну и гонку вооружений. Обыкновенным гражданам поездки туда запрещены, официальным – в сопровождении кагэбэшников, артистам – по особому распоряжению министра культуры. Даже если на руках вызов от родственников, получить разрешение на выезд почти невозможно. Сплошная нервотрепка, на луну легче слетать.
Эх, политика… Сколько судеб из-за нее разрушено или не состоялось.
Вроде, цель – навредить врагу, а получается – страдают свои же.
Какой в том смысл? Зоя не знала. И не хотела знать. Судьбе было угодно, чтобы Виктория жила на родине отца, в Америке. У нее все благополучно: замужем, растит сына, иногда снимается, правда – во второстепенных ролях. И то хорошо, иностранцам на большее рассчитывать не приходится. Других советских актеров там вообще не признают и не приглашают даже в эпизоды, хотя на родине имели невиданный успех.
